Шеридан Ричард Бринсли
Школа злословия
Ричард Бринсли Шеридан
Школа злословия
Комедия в пяти действиях
Перевод с английского M.Лозинского
В томе западноевропейской драматургии представлены пьесы великих творцов Возрождения, Классицизма, Просвещения. В них нашла отражение социальная и духовная жизнь народов, давших миру этих великих классиков мировой литературы.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
С э р П и т е р Т и з л.
С э р О л и в е р С э р ф е с.
Д ж о з е ф С э р ф е с.
Ч а р л з С э р ф е с.
К р э б т р и.
С э р Б е н д ж а м е н Б э к б а й т.
К е й р л е с с.
С э р Г а р р и Б э м п е р.
Л е д и Т и з л.
Л е д и С н и р у э л.
М и с с и с К э н д э р.
С л у г и, г о с т и.
посылаемый миссис Крю{1} вместе с комедией
"Школа злословия" Р.Б.Шериданом
Вы, вскормленницы Школы Клеветы,
Доведшие поклеп до красоты,
Ужели нет на свете ни одной,
Настолько милой и совсем иной,
Чтоб даже вы хвалу воздали ей
Безмолвием и завистью своей?
Сейчас живой предстанет образец
На суд суровый ваших злых сердец.
Решите сами, верен ли портрет,
Иль то Любви и Музы легкий бред.
Сюда, о племя многомудрых дев,
О сонм матрон, чей беспощадный гнев,
Чей острый взгляд и хмурые черты
Не терпят юности и красоты!
Вы, по природе хладные своей,
Вы, в долгом девстве лютые, как змей,
Сюда, о мастерицы сплесть навет,
Создать улики, если слухов нет!
О вы, чья память, сторожа порок,
Все, кроме факта, знает назубок!
Сюда, о клеветницы, стар и млад,
Ходячее злословье, станьте в ряд,
Чтоб нашей теме был противовес,
Как гимну - пасквиль, как святому - бес.
Ты, Аморетта{2} (это имя нам
Уже знакомо по другим стихам),
Приди и ты; пусть милый жар ланит
Твою улыбку робко оттенит,
И, с нежно-неуверенным лицом,
Мне послужи желанным образцом.
О Муза, если б ты создать могла
Хоть слабый очерк этого чела,
Счастливой кистью вызвать на мольберт
Хоть бледный отсвет этих чудных черт,
Поэты бы воспели гений твой,
И Рейнольдс{3} бы склонился головой,
Он, в чьем искусстве более чудес,
Чем в чудесах Природы и Небес,
Он, взору Дэвон{4} давший новый жар,
Ланитам Грэнби{5} - прелесть новых чар!
Нелегкий подвиг - дань хвалы принесть
Красе, чей разум презирает лесть!
Но, славя Аморетту, прав весь свет:
Пред нею, как пред Небом, лести нет,
И прихотью судеб она одна
Правдивость нашу отрицать склонна!
От мод не краше, крася их сама,
Проста влеченьем вкуса и ума,
Скромна в движеньях, чуждая вполне
И сухости и буйных чувств волне,
Она не ходит, на себя надев
Лицо богинь иль облик королев.
Ее живая прелесть всякий раз
Не поражает, а пленяет нас;
То не величье, но ее черты
Мы не измерим мерой красоты!
Природный цвет ее ланит так жив,
Что, создавая это диво див,
Вполне бы мог божественный творец
На них бледнее наложить багрец,
Велев затворнице прелестных стен
Стыдливой Скромности - служить взамен.
А этих губ кто воспоет вино?
Лишите их улыбки - все равно!
Сама Любовь как будто учит их
Движению, хоть не звучит на них;
Ты, видящий, не слыша эту речь,
Не сожалей, что звук не мог дотечь;
Смотря на эти губы, ты всегда
Беседу их постигнешь без труда:
Они повиты прелестью такой,
Что полон думы самый их покой!
Но, если взглянешь на игру лучей
Волшебно-нерешительных очей,
Следя, как часто манием ресниц
Бывает прерван пламень их зарниц,
Ты в них увидишь: крошка Купидон,
Своей опасной должностью смущен,
То скроет, то откроет дивный луч,
Который взорам смертных слишком жгуч.
От этих стрел, ласкающих разя,
В беззлобных ямочках спастись нельзя.
Хотя бы сердце в ней и не могло
Жестоким гневом ополчить чело,
Я кознями Любви поклясться рад
Ее улыбка гибельней стократ!
При виде той, что получила в дар
Всю полноту, всю яркость женских чар,
Мы были бы должны тщеславный нрав
Отнесть к числу ее природных прав.
Но Аморетта в милой простоте
Шеридан Ричард Бринсли
Школа злословия
Ричард Бринсли Шеридан
Школа злословия
Комедия в пяти действиях
Перевод с английского M.Лозинского
В томе западноевропейской драматургии представлены пьесы великих творцов Возрождения, Классицизма, Просвещения. В них нашла отражение социальная и духовная жизнь народов, давших миру этих великих классиков мировой литературы.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
С э р П и т е р Т и з л.
С э р О л и в е р С э р ф е с.
Д ж о з е ф С э р ф е с.
Ч а р л з С э р ф е с.
К р э б т р и.
С э р Б е н д ж а м е н Б э к б а й т.
К е й р л е с с.
С э р Г а р р и Б э м п е р.
Л е д и Т и з л.
Л е д и С н и р у э л.
М и с с и с К э н д э р.
С л у г и, г о с т и.
посылаемый миссис Крю{1} вместе с комедией
"Школа злословия" Р.Б.Шериданом
Вы, вскормленницы Школы Клеветы,
Доведшие поклеп до красоты,
Ужели нет на свете ни одной,
Настолько милой и совсем иной,
Чтоб даже вы хвалу воздали ей
Безмолвием и завистью своей?
Сейчас живой предстанет образец
На суд суровый ваших злых сердец.
Решите сами, верен ли портрет,
Иль то Любви и Музы легкий бред.
Сюда, о племя многомудрых дев,
О сонм матрон, чей беспощадный гнев,
Чей острый взгляд и хмурые черты
Не терпят юности и красоты!
Вы, по природе хладные своей,
Вы, в долгом девстве лютые, как змей,
Сюда, о мастерицы сплесть навет,
Создать улики, если слухов нет!
О вы, чья память, сторожа порок,
Все, кроме факта, знает назубок!
Сюда, о клеветницы, стар и млад,
Ходячее злословье, станьте в ряд,
Чтоб нашей теме был противовес,
Как гимну - пасквиль, как святому - бес.
Ты, Аморетта{2} (это имя нам
Уже знакомо по другим стихам),
Приди и ты; пусть милый жар ланит
Твою улыбку робко оттенит,
И, с нежно-неуверенным лицом,
Мне послужи желанным образцом.
О Муза, если б ты создать могла
Хоть слабый очерк этого чела,
Счастливой кистью вызвать на мольберт
Хоть бледный отсвет этих чудных черт,
Поэты бы воспели гений твой,
И Рейнольдс{3} бы склонился головой,
Он, в чьем искусстве более чудес,
Чем в чудесах Природы и Небес,
Он, взору Дэвон{4} давший новый жар,
Ланитам Грэнби{5} - прелесть новых чар!
Нелегкий подвиг - дань хвалы принесть
Красе, чей разум презирает лесть!
Но, славя Аморетту, прав весь свет:
Пред нею, как пред Небом, лести нет,
И прихотью судеб она одна
Правдивость нашу отрицать склонна!
От мод не краше, крася их сама,
Проста влеченьем вкуса и ума,
Скромна в движеньях, чуждая вполне
И сухости и буйных чувств волне,
Она не ходит, на себя надев
Лицо богинь иль облик королев.
Ее живая прелесть всякий раз
Не поражает, а пленяет нас;
То не величье, но ее черты
Мы не измерим мерой красоты!
Природный цвет ее ланит так жив,
Что, создавая это диво див,
Вполне бы мог божественный творец
На них бледнее наложить багрец,
Велев затворнице прелестных стен
Стыдливой Скромности - служить взамен.
А этих губ кто воспоет вино?
Лишите их улыбки - все равно!
Сама Любовь как будто учит их
Движению, хоть не звучит на них;
Ты, видящий, не слыша эту речь,
Не сожалей, что звук не мог дотечь;
Смотря на эти губы, ты всегда
Беседу их постигнешь без труда:
Они повиты прелестью такой,
Что полон думы самый их покой!
Но, если взглянешь на игру лучей
Волшебно-нерешительных очей,
Следя, как часто манием ресниц
Бывает прерван пламень их зарниц,
Ты в них увидишь: крошка Купидон,
Своей опасной должностью смущен,
То скроет, то откроет дивный луч,
Который взорам смертных слишком жгуч.
От этих стрел, ласкающих разя,
В беззлобных ямочках спастись нельзя.
Хотя бы сердце в ней и не могло
Жестоким гневом ополчить чело,
Я кознями Любви поклясться рад
Ее улыбка гибельней стократ!
При виде той, что получила в дар
Всю полноту, всю яркость женских чар,
Мы были бы должны тщеславный нрав
Отнесть к числу ее природных прав.
Но Аморетта в милой простоте
Сама своей не верит красоте
И стрелы чар, разящие кругом,
Невинно хочет оперить умом:
Всех женских знаний совмещая груз,
Воспитанница Грэвиля и Муз,
Любя учиться, помня грань пути,
Докуда можно женщине идти,
Она бы Фебу, если б встарь жила,
Не жрицей, а возлюбленной была
С застенчивою робостью очей
И кроткою покорностью речей;
Как ни разумно говорит она,
В ней словно неуверенность слышна;
И, этой женской прелестью дыша,
Как разум мил, как мудрость хороша!
Ее дары, ее душевный склад
О сердце, дружном с мыслью, говорят:
Веселость, оттененная мечтой,
Насмешливость в союзе с добротой,
Брезгливость, скрытая не без труда,
Страх пред талантом, чем она горда.
Умолкни, Муза! Песнь свою прерви
И похвалу бессильной назови;
Поэзия достигнуть не могла
Ее достоинств, но твоя хвала
Смутила хор завистниц Красоты
И омрачила царство Клеветы!
Все эти ведьмы черствым языком
Шипят, что этот облик им знаком,
И называют ту, кого пою,
Вас, мой прообраз и мой гений, - Крю!
написан мистером Гарриком{6}
"Школа злословья"? Полно! Неужели
Без школы мы злословить не умели?
Какие тут уроки могут быть?
Еще бы нас учили есть и пить!
Когда красавиц наших, ту иль эту,
Тревожит печень, - дайте им газету:
В ней сильнодействующих - quantum satis*
Чего бы вы ни пожелали - нате-с
"О боже!" - леди Уксус (что не прочь
За картами прощебетать всю ночь),
К полудню встав, свой крепкий чай мешает
Со сплетнями "Как это освежает!
Дай мне газету, Лисп, - как хорошо!
(Отхлебывает.)
Вчера лорд Л. (отхлебывает) был пойман с леди О.
Как это помогает от мигрени!
(Отхлебывает.)
Хоть миссис Б. и опускает шторы,
Сквозь них легко проникнут наши взоры,
Да, это зло; жестокая заметка;
Но между нами (отхлебывает) право, очень метко.
Ну, Лисп, читайте вы, отсюда вот!"
"Так-с! - Пусть лорд К., тот самый, что живет
На Гровнор-сквер{7}, себя побережет:
Хоть леди У. он и дороже сына,
Но уксус горек - Это я! Скотина!
Сейчас сожгите, и чтоб в дом мой эту
Впредь не носили подлую газету!"
Так мы смеемся, если кто задет,
Ричард Бринсли Шеридан
«Школа злословия»
Пьеса открывается сценой в салоне великосветской интриганки леди Снируэл, которая обсуждает со своим наперсником Снейком последние достижения на поприще аристократических козней. Эти достижения измеряются числом погубленных репутаций, расстроенных свадеб, запущенных в обращение невероятных слухов и так далее. Салон леди Снируэл — святая святых в школе злословия, и туда допущены лишь избранные. Сама, «уязвлённая в ранней молодости ядовитым жалом клеветы», хозяйка салона теперь не знает «большего наслаждения», чем порочить других.
На этот раз собеседники избрали жертвой одно весьма почтенное семейство. Сэр Питер Тизл был опекуном двух братьев Сэрфесов и в то же время воспитывал приёмную дочь Марию. Младший брат, Чарлз Сэрфес, и Мария полюбили друг друга. Этот-то союз и задумала разрушить леди Снируэл, не дав довести дело до свадьбы. На вопрос Снейка она разъясняет подоплёку дела: в Марию — или её приданое — влюблён старший Сэрфес, Джозеф, который и прибег к помощи опытной клеветницы, встретив в брате счастливого соперника. Сама же леди Снируэл питает сердечную слабость к Чарлзу и готова многим пожертвовать, чтобы завоевать его. Она даёт обоим братьям трезвые характеристики. Чарлз — «гуляка» и «расточитель». Джозеф — «хитрый, себялюбивый, коварный человек», «сладкоречивый плут», в котором окружающие видят чудо нравственности, тогда как брата порицают.
Вскоре в гостиной появляется сам «сладкоречивый плут» Джозеф Сэрфес, а за ним Мария. В отличие от хозяйки Мария не терпит сплетен. Поэтому она с трудом выносит общество признанных мастеров злословия, которые приходят с визитом. Это миссис Кэндэр, сэр Бэкбайт и мистер Крэбтри. Несомненно, основное занятие этих персонажей — перемывание косточек ближним, причём они владеют и практикой и теорией этого искусства, что немедленно и демонстрируют в своей болтовне. Естественно, достаётся и Чарлзу Сэрфесу, финансовое положение которого, по общему мнению, совершенно плачевно.
Сэр Питер Тизл тем временем узнает от своего друга, бывшего дворецкого отца Сэрфесов Раули, что из Ост-Индии приехал дядя Джозефа и Чарлза — сэр Оливер, богатый холостяк, на наследство которого надеются оба брата.
Сам сэр Питер Тизл женился всего за полгода до излагаемых событий на юной особе из провинции. Он годится ей в отцы. Переехав в Лондон, новоиспечённая леди Тизл немедленно стала обучаться светскому искусству, в том числе исправно посещать салон леди Снируэл. Джозеф Сэрфес расточал здесь ей немало комплиментов, стремясь заручиться её поддержкой при своём сватовстве к Марии. Однако леди Тизл приняла молодого человека за своего пылкого поклонника. Застав Джозефа на коленях перед Марией, леди Тизл не скрывает своего удивления. Чтобы исправить оплошность, Джозеф уверяет леди Тизл, что влюблён в неё и лишь опасается подозрений сэра Питера, а в довершение разговора приглашает леди Тизл к себе домой — «взглянуть на библиотеку». Про себя Джозеф досадует, что попал «в прекурьёзное положение».
Сэр Питер действительно ревнует жену — но не к Джозефу, о котором он самого лестного мнения, а к Чарлзу. Компания клеветников постаралась погубить репутацию молодого человека, так что сэр Питер не желает даже видеться с Чарлзом и запрещает встречаться с ним Марии. Женившись, он потерял покой. Леди Тизл проявляет полную самостоятельность и отнюдь не щадит кошелёк мужа. Круг её знакомых тоже его весьма огорчает. «Милая компания! — замечает он о салоне леди Снируэл. — Иной бедняга, которого вздёрнули на виселицу, за всю жизнь не сделал столько зла, сколько эти разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имён».
Итак, почтенный джентльмен пребывает в изрядном смятении чувств, когда к нему приходит в сопровождении Раули сэр Оливер Сэрфес. Он ещё никого не известил о своём прибытии в Лондон после пятнадцатилетнего отсутствия, кроме Раули и Тизла, старых друзей, и теперь спешит навести от них справки о двух племянниках, которым прежде помогал издалека.
Мнение сэра Питера Тизла твёрдо: за Джозефа он «ручается головой», что же касается Чарлза — то это «беспутный малый». Раули, однако, не согласен с такой оценкой. Он убеждает сэра Оливера составить собственное суждение о братьях Сэрфес и «испытать их сердца». А для этого прибегнуть к маленькой хитрости…
Итак, Раули задумал мистификацию, в курс которой он вводит сэра Питера и сэра Оливера. У братьев Сэрфес есть дальний родственник мистер Стенли, терпящий сейчас большую нужду. Когда он обратился к Чарлзу и Джозефу с письмами о помощи, то первый, хотя и сам почти разорённый, сделал для него все, что смог, тогда как второй отделался уклончивой отпиской. Теперь Раули предлагает сэру Оливеру лично прийти к Джозефу под видом мистера Стенли — благо что никто не знает его в лицо. Но это ещё не все. Раули знакомит сэра Оливера с ростовщиком, который ссужает Чарлза деньгами под проценты, и советует прийти к младшему племяннику вместе с этим ростовщиком, притворившись, что по его просьбе готов выступить в роли кредитора. План принят. Правда, сэр Питер убеждён, что ничего нового этот опыт не даст, — сэр Оливер лишь получит подтверждение в добродетельности Джозефа и легкомысленном мотовстве Чарлза. Первый визит — в роди лжекредитора мистера Примиэма — сэр Оливер наносит Чарлзу. Его сразу ожидает сюрприз — оказывается, Чарлз живёт в старом отцовском доме, который он… купил у Джозефа, не допустив, чтобы родное жилище пошло с молотка. Отсюда и начались его беды. Теперь в доме не осталось практически ничего, кроме фамильных портретов. Именно их он и предполагает продать через посредство ростовщика.
Чарлз Сэрфес впервые предстаёт нам в весёлой компании друзей, которые коротают время за бутылкой вина и игрой в кости. За первой его репликой угадывается человек ироничный и лихой: «…Мы живём в эпоху вырождения. Многие наши знакомые — люди остроумные, светские; но, черт их подери, они не пьют!» Друзья охотно подхватывают эту тему. В это время и приходит ростовщик с «мистером Примиэмом». Чарлз спускается к ним и начинает убеждать в своей кредитоспособности, ссылаясь на богатого ост-индского дядюшку. Когда он уговаривает посетителей, что здоровье дядюшки совсем ослабло «от тамошнего климата», сэр Оливер приходит в тихую ярость. Ещё больше его бесит готовность племянника расстаться с фамильными портретами. «Ах, расточитель!» — шепчет он в сторону. Чарлз же лишь посмеивается над ситуацией: «Когда человеку нужны деньги, то где же, к черту, ему их раздобыть, если он начнёт церемониться со своими же родственниками?»
Чарлз с другом разыгрывают перед «покупателями» шуточный аукцион, набивая цену усопшим и здравствующим родственникам, портреты которых быстро идут с молотка. Однако когда дело доходит до старого портрета самого сэра Оливера, Чарлз категорически отказывается его продать. «Нет, дудки! Старик был очень мил со мной, и я буду хранить его портрет, пока у меня есть комната, где его приютить». Такое упрямство трогает сердце сэра Оливера. Он все больше узнает в племяннике черты его отца, своего покойного брата. Он убеждается, что Чарлз ветрогон, но добрый и честный по натуре. Сам же Чарлз, едва получив деньги, спешит отдать распоряжение о посылке ста фунтов мистеру Стенли. С лёгкостью совершив это доброе дело, молодой прожигатель жизни вновь садится за кости.
В гостиной у Джозефа Сэрфеса тем временем развивается пикантная ситуация. К нему приходит сэр Питер, чтобы пожаловаться на жену и на Чарлза, которых он подозревает в романе. Само по себе это было бы нестрашно, если бы здесь же в комнате за ширмой не пряталась леди Тизл, которая пришла ещё раньше и не успела вовремя уйти. Джозеф всячески пытался склонить её «пренебречь условностями и мнением света», однако леди Тизл разгадала его коварство. В разгар беседы с сэром Питером слуга доложил о новом визите — Чарлза Сэрфеса. Теперь наступил черёд прятаться сэру Питеру. Он кинулся было за ширму, но Джозеф поспешно предложил ему чулан, нехотя объяснив, что за ширмой уже место занято некоей модисточкой. Разговор братьев таким образом происходит в присутствии спрятанных по разным углам супругов Тизл, отчего каждая реплика окрашивается дополнительными комическими оттенками. В результате подслушанного разговора сэр Питер полностью отказывается от своих подозрений по поводу Чарлза и убеждается, напротив, в его искренней любви к Марии. Каково же его изумление, когда в конце концов в поисках «модистки» Чарлз опрокидывает ширму, и за ней — о проклятие! — обнаруживается леди Тизл. После немой сцены она мужественно говорит супругу, что пришла сюда, поддавшись «коварным увещеваниям» хозяина. Самому же Джозефу остаётся лишь лепетать что-то в своё оправдание, призывая все доступное ему искусство лицемерия.
Вскоре интригана ждёт новый удар — в расстроенных чувствах он нагло выпроваживает из дома бедного просителя мистера Стенли, а через некоторое время выясняется, что под этой маской скрывался сам сэр Оливер! Теперь он убедился, что в Джозефе нет «ни честности, ни доброты, ни благодарности». Сэр Питер дополняет его характеристику, называя Джозефа низким, вероломным и лицемерным. Последняя надежда Джозефа — на Снейка, который обещал свидетельствовать, что Чарлз клялся в любви леди Снируэл. Однако в решающий момент и эта интрига лопается. Снейк застенчиво сообщает при всех, что Джозеф и леди Снируэл «заплатили крайне щедро за эту ложь, но, к сожалению», ему затем «предложили вдвое больше за то, чтобы сказать правду». Этот «безукоризненный мошенник» исчезает, чтобы и дальше пользоваться своей сомнительной репутацией.
Чарлз становится единственным наследником сэра Оливера и получает руку Марии, весело обещая, что больше не собьётся с правильного пути. Леди Тизл и сэр Питер примиряются и понимают, что вполне счастливы в браке. Леди Снируэл и Джозефу остаётся лишь грызться друг с другом, выясняя, кто из них проявил большую «жадность к злодейству», отчего проиграло все хорошо задуманное дело. Они удаляются под насмешливый совет сэра Оливера пожениться: «Постное масло и уксус — ей-богу, отлично получилось бы вместе».
Что касается прочей «коллегии сплетников» в лице мистера Бэкбайта, леди Кэндэр и мистера Крэбтри, несомненно, они утешены богатой пищей для пересудов, которую подучили в результате всей истории. Уже в их пересказах сэр Питер, оказывается, застал Чарлза с леди Тизл, схватил пистолет — «и они выстрелили друг в друга… почти одновременно». Теперь сэр Питер лежит с пулей в грудной клетке и к тому же пронзён шпагой. «Но что удивительно, пуля ударила в маленького бронзового Шекспира на камине, отскочила под прямым углом, пробила окно и ранила почтальона, который как раз подходил к дверям с заказным письмом из Нортхэмптоншира»! И неважно, что сам сэр Питер, живой и здоровый, обзывает сплетников фуриями и гадюками. Они щебечут, выражая ему своё глубочайшее сочувствие, и с достоинством раскланиваются, зная, что их уроки злословия будут длиться ещё очень долго.
Собеседники школы злословия, которой является салон светской интриганки леди Снируэл и ее наперсника Снейка, обсуждают семью сэра Питера Тизла. Он опекал двоих братьев Сэрфесов и принял на воспитание девочку Марию с приличным приданым. Чарлз Сэрфес полюбил Марию. Его брат Джозеф имеет планы на приданое Марии и желает расстроить отношения с помощью леди Снируэл. Сама Снируэл неравнодушна к Чарлзу. В салоне появляются Джозеф и Мария. Девушка ненавидит сплетни.
Чарлз и Джозеф надеются на наследство дяди сэра Оливера. Женою Питера Тизла является молодая особа, являющаяся постоянно гостьей у леди Снируэл. Джозеф, уповая на ее поддержку, делал леди Тизл слишком много комплиментов, чем породил в юной особе ложные пылкие чувства. Поэтому она была разгневана, увидев стоящего на коленях Джозефа перед Марией. Сэр Питер Тизл ревнует свою жену к Чарлзу. Салон испортил репутацию парня. Поэтому сэр Питер запретил ему встречаться с Марией. Также он недоволен окружением и поведением молодой леди Тизл. К Тизлу подходит сэр Оливер Сэрфес вместе с Раули. Сэр Питер Тизл уверен, что Джозеф уверенно стоит на ногах, а Чарлз является гуленой. Раули отрицает это и предлагает далекому дядюшке проверить племянников хитростью.
Есть дальний родственник братьев, обедневший мистер Стенли, который письменно просил каждого из братьев о помощи. Чарлз помог, а Джозеф уклонился. Теперь сэру Оливеру предстоит явиться братьям под видом этого родственника. Также Раули предлагает ростовщику Чарлза прийти к нему с сэром Оливером, и, последнему представиться, якобы, кредитором. Сначала, якобы кредитор, явится к Чарлзу. Тот живет в доме родителей, который выкупил у брата. Эта покупка его и разорила. Чарлза Сэрфеса изначально видим играющим в кости с веселыми друзьями и бутылкой вина. Это и видят ростовщик с «кредитором». Но Чарлз убеждает, что сможет заплатить и упоминает своего богатого дядю. Он решается продать семейные портреты. Чарлз с товарищем, как на аукционе, набивают цену портретам. Но он не продает портрет дяди. Это трогает сэра Оливера, и он убеждается в порядочности племянника.
В доме у Джозефа Сэрфеса сэр Питер жалуется тому на роман жены с Чарлзом. А за ширмой, в этой комнате, прячется леди Тизл. Она разгадала намерения Джозефа и не успела уйти до прихода мужа. И тут Чарлз Сэрфес пожаловал в гости к брату. Теперь очередь сэру Питеру прятаться. Он едва не зашел за ту ширму, где была леди Тизл, но хозяин дома вовремя провел того в чулан. Братьев подслушивают супруги Тизл. Сэр Питер теперь убежден в чувствах Чарлза к Марии. А тот, опрокинув ширму, находит там леди Тизл. Минутная немая сцена. Леди Тизл уверяем мужа, что Джозеф ее заманил сюда, а Джозеф только что-то лепечет в ответ. Он спроваживает бедного мистера Стенли, а потом узнает, что это был его дядя. Джозеф терпит крах. Он надеется на Снейка, но тот рассказал правду о всех заговорах и исчез. Чарлз наследует состояние сэра Оливера, обручается с Марией, сэр Питер мирится с супругой, а Джозеф грызется с леди Снируэл. Остальные сплетники получили достаточно пищи для развития различных разговоров.
Пьеса открывается сценой в салоне великосветской интриганки леди Снируэл, которая обсуждает со своим наперсником Снейком последние достижения на поприще аристократических козней. Эти достижения измеряются числом погубленных репутаций, расстроенных свадеб, запущенных в обращение невероятных слухов и так далее. Салон леди Снирэл - святая святых в школе злословия, и туда допущены лишь избранные. Сама, «уязвленная в ранней молодости ядовитым жалом клеветы», хозяйка салона теперь не знает «большего наслаждения», чем порочить других.
На этот раз собеседники избрали жертвой одно весьма почтенное семейство. Сэр Питер Тизл был опекуном двух братьев Сэрфесов и в то же время воспитывал приемную дочь Марию. Младший брат, Чарлз Сэрфес, и Мария полюбили друг друга. Этот-то союз и задумала разрушить леди Снируэл, не дав довести дело до свадьбы. На вопрос Снейка она разъясняет подоплеку дела: в Марию - или её приданое - влюблен старший Сэрфес, Джозеф, который и прибег к помощи опытной клеветницы, встретив в брате счастливого соперника. Сама же леди Снируэл питает сердечную слабость к Чарлзу и готова многим пожертвовать, чтобы завоевать его. Она дает обоим братьям трезвые характеристики. Чарлз - «гуляка» и «расточитель». Джозеф - «хитрый, себялюбивый, коварный человек», «сладкоречивый плут», в котором окружающие видят чудо нравственности, тогда как брата порицают.
Вскоре в гостиной появляется сам «сладкоречивый плут» Джозеф Сэрфес, а за ним Мария. В отличие от хозяйки Мария не терпит сплетен. Поэтому она с трудом выносит общество признанных мастеров злословия, которые приходят с визитом. Это миссис Кэндэр, сэр Бэкбайт и мистер Крэбтри. Несомненно, основное занятие этих персонажей - перемывание косточек ближним, причем они владеют и практикой и теорией этого искусства, что немедленно и демонстрируют в своей болтовне. Естественно, достается и Чарлзу Сэрфесу, финансовое положение которого, по общему мнению, совершенно плачевно.
Сэр Питер Тизл тем временем узнает от своего друга, бывшего дворецкого отца Сэрфесов Раули, что из Ост-Индии приехал дядя Джозефа и Чарлза - сэр Оливер, богатый холостяк, на наследство которого надеются оба брата.
Сам сэр Питер Тизл женился всего за полгода до излагаемых событий на юной особе из провинции. Он годится ей в отцы. Переехав в Лондон, новоиспеченная леди Тизл немедленно стала обучаться светскому искусству, в том числе исправно посещать салон леди Снируэл. Джозеф Сэрфес расточал здесь ей немало комплиментов, стремясь заручиться её поддержкой при своем сватовстве к Марии. Однако леди Тизл приняла молодого человека за своего пылкого поклонника. Застав Джозефа на коленях перед Марией, леди Тизл не скрывает своего удивления. Чтобы исправить оплошность, Джозеф уверяет леди Тизл, что влюблен в нее и лишь опасается подозрений сэра Питера, а в довершение разговора приглашает леди Тизл к себе домой - «взглянуть на библиотеку». Про себя Джозеф досадует, что попал «в прекурьезное положение».
Сэр Питер действительно ревнует жену - но не к Джозефу, о котором он самого лестного мнения, а к Чарлзу.
7. Комедия Р. Б. Шеридана «Школа злословия»: основной конфликт, система образов, просветительский пафос.
Именно сатирический накал «Школы злословия» помог Шеридану внести этим произведением такой значительный вклад в драматургию, поднять английскую демократическую комедию на новую ступень.
«Школа злословия» потребовала от драматурга продолжительной и напряженной работы. На последнем листе рукописи Шеридан вместо традиционного «конец» написал: «Кончил, слава богу!» Суфлер театра Дрюри-Лейн, долго ждавшего новой комедии своего руководителя, приписал внизу с не меньшим облегчением: «Аминь».
Ожидания труппы не были напрасными.
Комедия положений не обязательно лишена характеров. Комедия характеров не обязательно лишена острой интриги. В «Соперниках» каждое действующее лицо было характером. «Школа злословия» обладает сильной интригой. Однако нетрудно обнаружить коренное различие в построении «Школы злословия» и предшествующих комедий Шеридана.
В «Соперниках» Шеридан искал как можно более неожиданных поворотов сюжета. В «Школе злословия», напротив, каждый поворот сюжета не только заранее подготовлен, но о нем предуведомлен зритель. И тем не менее действие пьесы развивается совершенно неожиданными путями, ибо автор находит все новые возможности в характерах своих героев. В «Соперниках», равно как и в «Дуэнье», упор делался на парадоксальное сочетание страстей, в «Школе злословия» — на реалистическое развитие многогранного человеческого характера.
«Школа злословия» является высшим достижением английской просветительской комедиографии, наиболее законченным образцом реалистической сатирической комедии. В этом произведении соединились глубина изображения характеров, замечательное мастерство интриги, совершенная сценичность. «Школой злословия» Шеридан завершил работу Гея, Фильдинга, Кольмана, Гольдсмита.
Исключительная концентрированность действия, безупречная логика его развития, которыми отличается «Школа злословия»,— результат того, что вся пьеса проникнута одной мыслью, одним горячим убеждением автора, его стремлением опозорить, разоблачить, смешать с грязью ненавистного ему буржуа-пуританина — ханжу и корыстолюбца, лицемера и негодяя. Шеридану не надо было для этого выдумывать сложной сюжетной схемы, запутанных перипетий. Ему достаточно было лишь сконцентрировать, довести до уровня своей ненависти то, что подсказывала сама жизнь.
Богатый лондонский дом. Хозяин его давно уже потерял связь со своим поместьем, но не вошел и в жизнь буржуазного Лондона. Этот добряк и сангвиник достаточно обеспечен, чтобы не думать о приумножении своего состояния, он не тщеславен и мечтает лишь о том, чтобы на покое дожить свои дни. Герой Шеридана лишен корыстной заинтересованности в людях. Впрочем, он еще достаточно душевно молод, чтобы радоваться и негодовать со всей силой своего темперамента и, наконец, влюбиться в дочку обнищавшего сквайра. Сэр Питер Тизл не из тех людей, которые привыкли и умеют анализировать свои чувства. Ему кажется, что он трезво и осмотрительно выбрал себе жену На самом деле он поддался сильному порыву чувства, искренне полюбил молодую девушку. И в этом на первый взгляд его несчастье. Налаженный быт сэра Питера приходит в полное расстройство. Он не в состоянии выдержать неумеренных трат своей жены. Дом ломится от гостей. Старика заставляют ходить с визитами, и, что хуже всего, сэр Питер подозревает жену в измене. Но кто ее избранник?
Сэр Питер думает, что это оставленный в свое время под его опеку Чарльз Сэрфес. И действительно, молодая женщина, которую справедливо возмущает патриархальность сэра Питера, его желание отгородиться от современности и жить воспоминаниями, могла бы увлечься этим обаятельным гулякой. Впрочем, подозрения сэра Питера направлены по ложному пути. Неопытная, не знающая жизни леди Тизл, инстинктивно протестуя против старозаветности сэра Питера, сближается с великосветским и вполне «современным» кружком злопыхателей. Ее пытается соблазнить брат Чарльза лицемер Джозеф.
И все же сэр Питер не ошибся в жене. Его искренняя любовь пробуждает ответное чувство молодой женщины. Поняв истинную природу своих светских приятельниц, она отворачивается от них.
Задание комедии заложено в самом сюжете, который развивается как история разоблачения лицемера Джозефа и прозрения леди Тизл и сэра Питера. Леди Тизл верила, что злословие ее светских приятельниц — лишь невинное времяпрепровождение. Сэр Питер думал, что по словам человека можно судить о том, что он собой представляет. Падение ширмы в комнате Джозефа недаром отмечает собой кульминационный пункт пьесы — одновременно спадает завеса с глаз героев комедии. Шеридан хотел, чтобы она спала и с глаз тех его зрителей, кто заражен почитанием «высшего света», не представляет себе истинный характер отношений между людьми в современном обществе.
Сюжет комедии приобретал у Шеридана большой общественный смысл в силу того, что образ лицемера Джозефа Сэрфеса нарисован им как социально-типичный. Английский буржуа грабил своих ближних, прикрываясь ханжескими сентенциями, и по-этому разоблачение пуританского лицемерия было для Англии XVIII века наиболее действенной формой борьбы против буржуазного своекорыстия. Просветители демократического крыла давно стремились показать «английского Тартюфа». Фильдинг осуществил эту задачу в «Томе Джонсе», нарисовав фигуру Блайфила. Но в драматургии образа подобной силы и общественного звучания до Шеридана создано не было.
Образ Джозефа показан Шериданом не изолированно. В число персонажей, нарисованных в сатирических тонах, попадает, кроме Джозефа Сэрфеса, и вся «академия злословия» во главе со своей председательницей леди Снируэл. Это бездельники, мелкие людишки, которыми движут самые низменные страсти. Каждый из них — маленькое подобие Джозефа Сэрфеса. Крупный, впечатляющий образ лицемера поддержан полдюжиной других эпизодических лиц. Джозеф — не исключение. В нем лишь с наибольшей полнотой воплощены действительные качества представителей так называемого «высшего света».
Джозеф Сэрфес раскрывается в сопоставлении с его братом Чарльзом. Джозеф обладает, казалось бы, всеми буржуазными добродетелями — он скромен, благочестив, почтителен к старшим, бережлив и благоразумен. Ни одним из этих качеств не может похвастаться его брат — мот, любитель вина и женщин. Всякая страсть Чарльза проявляется безудержно и свободно, не стесняемая заботой о мнении окружающих и не умеряемая голосом разума. Кто же из них лучше — праздный гуляка, подверженный всем порокам молодости, или его осмотрительный брат? Шеридан отдает предпочтение первому. У Джозефа те же страсти, что и у Чарльза, но они уродливо извращены усвоенной им пуританской моралью. Она не позволяет ему открыто признаться в своей любви к женщинам, но зато толкает на тайную связь с женой своего друга и благодетеля. Он желает располагать средствами для широкой жизни, но наилучший способ для этого, по его мнению,— путем обмана в любви завладеть чужим состоянием. И напротив, здоровое человеческое начало, торжествующее в Чарльзе, заставляет его сосредоточить свое чувство на одной женщине и крепко, по-настоящему ее полюбить. Чарльз не считает денег, но у него доброе сердце, и он не скупится не только на собственные удовольствия, но и на помощь людям.
Беззаботный Чарльз не скован никакими предрассудками. Легкая ирония по отношению к «старой доброй Англии», проникающая все творчество Шеридана, переходит в издевку в сцене аукциона, где Чарльз продает с молотка портреты своих предков «со времен норманского завоевания». Старая жизнь рушится, и не в заветах старины следует искать свою линию поведения, а в велениях разума и доброго сердцаГуманистический смысл учения просветителей — призыв к вере в человека, убежденность в способности человека к постоянному совершенствованию, к высоким устремлениям и чувствам — в полной мере усвоен Шериданом. Гуманистическая, демократическая основа творчества Шеридана и объясняет его критическое отношение к буржуазному обществу.
Правда, читатель не найдет в комедиях Шеридана размышлений об общих принципах устройства этого общества. И причины этого — в особенностях периода, в который он жил.
Английские просветители первой половины XVIII века старались понять наиболее общие законы жизни недавно сформировавшегося буржуазного общества. В 60—70-е годы, когда в Англии уже шла промышленная революция и противоречия действительности все более углублялись, просветители все менее оказывались способными разрешить их средствами своей идеологии. Сфера явлений, изображаемых просветительским романом, суживается, хотя, конечно, писатели 60—70-х годов зачастую показывали те стороны английской жизни, которые были неизвестны, да и не могли быть известны их предшественникам.
Если просветителей первой половины века больше интересвал вопрос о том, что происходит, то их продолжателей сильнее занимало, как происходит то или иное явление в той или иной сфере жизни, доступной для их толкования. Они подробнее разрабатывали человеческую психологию, крепче, компактнее строили сюжет своих произведений. Роман основывался теперь не на чередовании эпизодов, связанных между собой лишь фигурой главного действующего лица, а на исчерпывающей характеристике нескольких ситуаций и образов. Многообразие тем сменилось одной темой, от важности и глубины раскрытия которой зависела социальная значимость произведения.
Примерно в таком же отношении между собой, как роман первой и второй половины XVIII века, находятся комедии Фильдинга, ставившие важные общеполитические вопросы, и «Школа злословия» Шеридана, в которой автор как будто охватывает довольно узкий круг явлений. Успех Шеридана объясняется тем, что он избрал значительную социальную тему и сумел воплотить ее в законченных выразительных и типичных образах.