"я хочу быть понят моей страной". ««Я хочу быть понят моей страной…» (По лирике В. Маяковского) Я хочу понятым страной маяковский


Сегодня день рождения одного из самых великих поэтов 20 века В. В. Маяковского...
Удивительный Человек и Поэт.Человек не признающий запретов и подхалимства.
Огромный и удивительно ранимый человек.

Как писал Евтушенко:

Что Маяковского жизни лишило?
Что револьвер ему в руки вложило?
Ему бы -
при всем его голосе,
внешности -
дать бы при жизни
хоть чуточку нежности.

А вот как мог быть нежен этот,поэт-горлан, поэт-трибун, поэт-глашатай:

Я люблю зверье.
Увидишь собачонку —
тут у булочной одна —
сплошная плешь, —
из себя
и то готов отдать печенку,
Мне не жалко, дорогая,
ешь!

А язык и образность письма.Кто мог еще так сказать:

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.

А вот,кто еще мог так подтрунивать над собой:

И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова — судороги, слипшиеся комом,
и побежит по небу с моими стихами
под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим
знакомым.

А вот крик души:

Грядущие люди!
Кто вы?
Вот я,
весь боль и ушиб.
Вам завещаю сад фруктовый
моей великой души.

А сколько новых слов и крылатых выражений...

Любовная лодка разбилась о быт.

Моя милиция меня бережет.

А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?

Послушайте!
Ведь если звёзды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?

Я себя смирял, становясь на горло собственной песне.

Тот, кто постоянно ясен, Тот, по-моему, просто глуп.

После похорон В. Маяковского Марина Цветаева напишет:
«Боюсь, что, несмотря на народные похороны, на весь почет ему,
весь плач по нем Москвы и РФ, Россия и до сих пор не поняла,
кто ей был дан в лице Маяковского».

Маяковский остался непонятым. Предчувствие этого трагического отчуждения,
непонимания самого глубокого и чистого, что было в нем, тревожило поэта ещё за несколько лет до смерти:

Я хочу быть понят моей страной.
А не буду понят,что ж.
По родной стране пройду стороной,
Как проходи косой дождь.

Маяковский Владимир Владимирович

Владимир Владимирович Маяковский родился в Грузии, в селе Багдади, в семье лесничего. С 1902 г. учился в гимназии в Кутаиси, затем в Москве, куда после смерти отца переехал вместе со всей семьей. В 1908 г. оставил гимназию, отдавшись подпольной революционной работе. В пятнадцатилетнем возрасте вступил в РСДРП(б), выполнял пропагандистские задания. Трижды подвергался аресту; в 1909 г. сидел в Бутырской тюрьме в одиночке. Там и начал писать стихи. С 1911 г. занимался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Примкнув к кубофутуристам, в 1912 г. опубликовал первое стихотворение — "Ночь"- в футуристическом сборнике "Пощечина общественному вкусу".

По силе таланта и размаху литературной деятельности Маяковский принадлежит к числу титанических фигур русского искусства. Его поэзия — художественная летопись нашей страны в эпоху Великой Октябрьской революции и построения социализма. Маяковский — истинный певец Октября, он как бы живое олицетворение нового типа поэта — активного борца за светлое будущее народа. Его стихи и поэмы "весомо, грубо, зримо" навсегда вошли в историю XX века.14 апреля 1930 года в 10:15 утра Маяковский покончил с собой, выстрелом в сердце из пистолета

Одни из самых известных строк Маяковского – следующее четверостишие (если его можно так называть), выброшенное автором из окончательного варианта стихотворения
«Домой!» (1925) :

Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят -
    что ж?!
По родной стране
    пройду стороной,
как проходит
    косой дождь.

Известна и причина, по какой автор столь скверным образом кастрировал собственное стихотворение, лишив его строк необыкновенной исповедальной пронзительности. Сам Маяковский так пояснял свой поступок в письме Л.Равичу:

Ноющее делать легко, – оно щиплет сердце не выделкой слов, а связанными со стихом посторонними параллельными поющими восклицаниями. Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик. Несмотря на всю романсовую чувствительность (публика хватается за платки), я эти красивые, подмоченные дождем перышки вырвал.

На первый взгляд, ситуация понятная и обычная для Маяковского: еще один пример, когда поэт, в соответствии с принципами жизнетворчества, «смиряя себя, наступал на горло собственной песне» Однако думается, не все так однозначно.

Дождь в поэзии Маяковского, особенно послереволюционной, нечастый гость. В отличие от его друга и антипода Бориса Пастернака, в творчестве которого дождь, ливень (в том числе косой) – метафора творчества, чего не мог не ощущать Маяковский:

Еще в начале 1920-х годов поэты разошлись в вопросе о том, может и должна ли поэзия быть ангажированной: революционному Маяковскому часто противопоставляли «небожителя» Пастернака, якобы не знающего, «какое, милые, на свете, тысячелетье на дворе».
А потому выброшенные поэтом строчки – вовсе не «ноющие», как он пытался убедить своего корреспондента. В них заложена уверенность, что даже если его поэзия и останется непонятной для широких масс (а обвинение в непонятности, нередко звучащее в адрес поэта, было особенно мучительным для него), она тем не менее останется поэзией – в ряду поэзий Бориса Пастернака и других стихотворцев, не озабоченных проблемой доступности народу и «социальным заказом» как таковым. Иначе говоря, вовсе не жажда славы (или страх забвения) диктовали Маяковскому эти строки, а убежденность, что, условно говоря, в вечности его стихи уж точно останутся («доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит»), но надо бы, чтобы они были известны и понятны уже сегодняшнему, а не завтрашнему читателю. А значит, и выброшены они были не столько за «слезливость», сколько за слишком откровенное проговаривание банальной истины, «взрывающей» всю программу детища Маяковского - ЛЕФа: вовсе не злободневность стиха обусловливает его вечность.

Громадный,

угловатый,

как плотина,

стоит он поперек любых неправд...

Е. Евтушенко

“Нет, весь я не умру”. Эти бессмертные пушкинские слова можно адресовать и Владимиру Маяковскому. Время и над ним не властно. Обожествляемый и хулимый, распятый и воскресший, он все-таки с нами. С ним можно соглашаться, спорить, но пройти мимо его стихов равнодушно нельзя!

Бывшая плошадь Маяковского в Москве, нынче снова Триумфальная. В центре стоит он. Открытый жест, распахнутость, предельная откровенность. А мне почему-то поэт всегда представлялся иным: тонким, ранимым, так и не нашедшим ни настоящей любви, ни подлинного понимания.

Уже в раннем творчестве его лирический герой крайне противоречив. Вот он с презрением заявляет, срываясь на крик:

Я захохочу и радостно плюну,

плюну в лицо вам

я - бесценных слов транжира и мот.

Но вдруг разоблачительный пафос исчезает, и перед нами предстает человек, которому страшно и одиноко в этом беззвездном мире, который мечтает о том, “чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда”.

Маяковский хочет найти родственную душу, быть понят хоть кем-то. О том, чтобы быть понятым всей страной, он еще не мечтает. Но и это естественное желание обрести хотя бы одного единомышленника недостижимо:

Нет людей.

Понимаете

крик тысячедневных мук?

Душа не хочет немая идти,

а сказать некому.

И вот наступил 1917 год. “Моя революция”, - так охарактеризовал Маяковский события Октября. Сейчас, когда взгляды и мнения людей резко изменились, когда Ленин из идеала и божества превратился в “самого злонамеренного” человека русской истории, как охарактеризовал его А. Солженицын, вправе ли мы осуждать Маяковского и многих других, искренне поверивших, что ненавистный им “мир жирных” будет сметен, что в стране воцарятся свобода и взаимопонимание?

Как много работал Маяковский в эти годы! Писал стихи, которые порой не отвечали высоким художественным вкусам. Но ведь не сильные в эстетике прекрасного крестьяне и солдаты восхищались его частушками! “Плохо?” - спросите вы. Безусловно! Но разве не кроется за всем этим горячее желание быть услышанным и понятым хоть так, через плакаты, агитки, лозунги?

Чувство долга - вот одно из свидетельств духовной значительности Маяковского. В поэме “Про это” есть удивительные строчки:

Должен стоять,

стою за всех, за всех расплачусь,

за всех расплачусь.

Он мечтал о тончайшей связи своего лирического героя с людьми, о понимании и доверии к нему самому, поэту, отдавшему весь талант “атакующему классу”. Однако все чаще и чаще Маяковского одолевали сомнения. Строчка, вынесенная в качестве темы данного сочинения, имеет ведь продолжение, в котором звучат мотивы одиночества и неразделенности мыслей:

Я хочу быть понят моей страной,

а не буду понят - что ж,

по родной стране пройду стороной,

как проходит косой дождь.

Думаю, эти слова принадлежат не “агитатору, горлану-главарю”, а сомневающемуся и очень страдающему человеку.

Перед смертью В. Маяковский написал “Во весь голос: первое вступление в поэму”. У меня сложилось впечатление, что поэт сознательно обратился к потомкам, разуверившись в том, что его поймут современники. Именно им, людям будущего, он стремится объяснить свою позицию в искусстве, на их понимание и великодушие он рассчитывает:

поэзии потоки, я шагну

через лирические томики, как живой

с живыми говоря.

Именно в этом произведении мы находим строчки, свидетельствующие о глубокой душевной драме поэта:

становясь на горло собственной песне.

Неужели современные литературоведы, с высокомерием рассуждающие о творческих просчетах и явной деградации поэта Владимира Маяковского, не чувствуют той страшной тоски и боли, которыми наполнены эти слова?!

Вильгельм Кюхельбекер в 1845 году писал:

Горька судьба поэтов всех племён;

Тяжеле всех судьба казнит Россию...

Это строки о Пушкине, Лермонтове, Блоке, Есенине и, конечно, о Маяковском!

Не понятый современниками, объявленный “лучшим и талантливейшим” после смерти, оплеванный в наши дни, поэт так и остался одинокой звездой на небосклоне русской поэзии XX века. Но очень хочется верить, что пройдут годы, новые читатели обратятся к стихам Маяковского и наконец поймут все богатство его поэтического мира, всю глубину его личности.

Я думаю, что это понимание не за горами. И поняла я это, случайно прочитав стихотворение одной десятиклассницы:

Здравствуйте, Маяковский!

А я принесла Вам листья.

Резные кленовые листья,

Желтые и с багрянцем!

Идут, идут к Маяковскому люди с душой, открытой прекрасному, доброму. Идут и всегда будут идти!

Маяковский не то, чем кажется; не то, чем пыталась его представить советская пропаганда; не то, чем пытался представить себя он сам. Он был меланхоличным, трепетным, нервным и нежным поэтом - практически мужская версия Цветаевой.

Он мог написать огромный сомнительный стихотворный текст («Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан, мне давая задания на год», «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо» и т. д.), а потом приделать к нему «райский хвостик» в четыре строки:

    «Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят - что ж, по родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь».
Электричество, которое бежит по этим строкам и бьет читателю прямо в глаза, - самое ценное, что вообще существует в литературе.

СЛАВНЫЙ ПАРЕНЬ

Его многие идентифицируют с истуканом, стоящим на Триумфальной площади в Москве, а еще со стихами про Ленина и революцию. Но когда ты про него читаешь, истукан вдруг открывается, как саркофаг, и оттуда вдруг выходит неуклюжий, очень славный парень.

Ну вот, например: он страшно боялся заразы (потому что его отец укололся иголкой и умер от сепсиса, и Маяковский потом жить не мог без мыла и резиновых ванн, которые возил с собой, а это было не очень принято, торжество гигиены в его времена еще не наступило, и, как считают некоторые, Чуковский именно с него написал Мойдодыра).

Он с подросткового возраста мучился с зубами - и мучиться было больно, и вставлять новые в эпоху, когда не существовало современной анестезии, тоже (но он вставил).
Он на протяжении пятнадцати лет с ума сходил по Лиле Брик, которая его не любила (в частности, по причинам совсем интимного свойства: кто хочет, пусть прочтет безжалоcтную книжку шведского слависта Бенгта Янгфельдта «Ставка - жизнь», там их сексуальные отношения описаны в деталях).

Но вообще это была удивительная ситуация: собака до смерти влюбилась в кошку. Маяковский, прямой, честный, со стихами, которые порой похожи на лай, сам называл себя «щен», а извилистая, гибкая, сложно устроенная Лиля называла его в ответ «щеник» и относилась к нему пренебрежительно.

Самая ее известная фраза - «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». Ну да, в этом смысле она была его музой, страдания она ему обеспечивала в избытке. Он дважды хотел из-за нее застрелиться, пульнул себе как-то в сердце, но произошла осечка.

Он не верил в Бога, терзался от мысли, что его единственная дочь от случайной американской подруги может вырасти «правоверной католичкой», но при этом все время с Богом ругался, даже не замечая, что тот говорит с другими людьми как раз через него. Как любой по-настоящему великий поэт, Маяковский был именно его рупором, а не революции, не Ленина и не Лили.

ПРО ПИСТОЛЕТЫ

В 20-е годы купить огнестрельное оружие было сравнительно легко. У Маяковского было несколько пистолетов - в частности, один, подаренный рабочими Чикаго, - и он их очень любил (а еще он не расставался с кастетом). Один из этих пистолетов 14 апреля 1930 года и оборвал его жизнь.

Все разговоры про то, что его убили, - праздные спекуляции: по свидетельствам очевидцев, перед тем как застрелиться, Маяковский был в жесточайшей депрессии, которую описал так точно, как никто до и никто после, ровно тремя словами - «горло бредит бритвою». Он начал срывать выступления, напивался.

На очередной тусовке один развязный парень подошел к Маяковскому и сказал: «Из истории известно, что все хорошие поэты скверно кончали: или их убивали, или они сами... Когда же вы застрелитесь?» Маяковский, вздрогнув, с отвращением ответил: «Если дураки будут часто спрашивать об этом, лучше уж застрелиться».

Катаев за день до его смерти, наблюдая, как Маяковский ссорится со своей последней возлюбленной, актрисой Вероникой Полонской, весело сказал: «Маяковский не застрелится. Эти современные любовники не стреляются».

Но на следующий день состоялось еще одно объяснение Маяковского с Вероникой: он требовал, чтобы она ушла из театра и ушла от мужа, актера Михаила Яншина. Бурная ссора закончилась вполне мирно: Маяковский поцеловал Веронику и дал ей 20 рублей на такси. Полонская вышла из комнаты, прошла несколько шагов и услышала выстрел.

Ей казалось, что она целую вечность металась по коридору и не могла войти в комнату, но когда вошла, в воздухе еще витало облачко дыма от выстрела. Маяковский, как вспоминали, и после смерти сохранял осмысленный взгляд (глаза его не закрылись) - казалось, он просто упал.

Он был подростком, который перестал жить в 36 - в том роковом возрасте, когда быть подростком уже совсем неудобно. Его судьба была трагической и полной боли. И все же эта судьба кажется удивительно гармоничной - может, лучше умереть так, чем не быть поэтом вообще.

БЫЛО И ТАКОЕ...

Маяковский - «Комсомольская правда»*

Комсомольцев - два миллиона.
А тираж?
На сотне тысяч замерз и не множится.
Где же организация и размах наш?
Это ж получаются ножницы.

Что же остальные миллион девятьсот?
Читают, воздерживаясь от выписки?
Считают, упершись в небесный свод, звезды?
Или читают вывески?

Газета - это не чтенье от скуки;
газетой с республики грязь скребете;
газета - наши глаза и руки,
помощь ежедневная в ежедневной работе.

Война глядит из пушечных жерл,
буржуи раскидывают хитрые сети.
Комсомольцы, будьте настороже,
следите за миром по нашей газете.

Помогай листам к молодежи дойти,
агитируй, объясняй, перепечатывай в стенных.

Вопросы и трудные, и веселые, и скользкие, и в дни труда и в дни парадов - ставила, вела и разрешала «Комсомольская правда».

Товарищи Вани, товарищи Маши, газета - ближайшая ваша родня.
Делайте дело собственное ваше, лишний номер распространя.

Все - от городов краснотрубых
до самой деревушки глухой и дальней,
все ячейки и все клубы,
комкомитеты, избы-читальни,
вербуйте новых подписчиков тыщи-ка,
тиражу, как собственному росту, рады,
каждый комсомолец, стань подписчиком «Комсомольской правды»!
1927

* В 1927 году Владимир Владимирович стал штатным автором «Комсомольской правды» и носил удостоверение сотрудника «КП» № 387.

Поэт был тесно связан с редакцией - публиковал стихи, сочинял подписи к карикатурам, давал аншлаги к газетным полосам.

19 июля будет широко отмечаться 120 лет со дня рождения выдающегося советского поэта Владимира Владимировича Маяковского. В последние годы между читателем и поэтом возникла стена. Тем удивительнее размах юбилейных торжеств.

В Одессе состоялся 3-й Международный литературный фестиваль, проводившийся под знаком 120-летия со дня рождения В. Маяковского.

В Москве проходит Литературная акция к 120-летию поэта. С 21 марта по 31 июля в московском метро курсирует «Поезд поэзии». В каждом вагоне представлены разные грани творчества поэта.

«Я сам расскажу о времени и о себе», - сказал Маяковский. Нам, сегодняшним, надо только его услышать, услышать сердцем, как обращается поэт к нам: «Слушайте, товарищи потомки …»

Маяковский был и остается самым ярким революционным поэтом.Он был «революцией мобилизованный и призванный», потому что сам по складу характера, по темпераменту, по самому типу человека был бунтарем и революционером. Увы, сама эпоха, которую он воспевал, канула в лету. Несомненно, сейчас его творчество нуждается в новом прочтении. Его самого надо освободить от «хрестоматийного глянца», который затушевал живой облик поэта, сведя его роль к функции агитатора за Советскую власть. Но тем и велик Маяковский, что он всегда и обо всем говорил «во весь голос». За любую тему «горлан – главарь» брался лишь тогда, когда чувствовал, что «голосует сердце». Поэтому и остаются в памяти его чеканные строчки:

«Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем »;
«Пою мое Отечество, республику мою!»;
«Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза ».

Маяковский был подлинным патриотом, и любовь к Родине была заложена в нем на генетическом уровне:
«… землю, с которою вместе мерз, вовек разлюбить нельзя» .

Разлюбить нельзя - значит, это то чувство, с которым родился, которое только крепнет со временем. «Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет».

Даже в заграничных поездках (в 20-е годы В.В. Маяковский посетил Германию, Францию, Америку), где все внове и интересно,
поэт тоскует по Родине. Саму Эйфелеву башню он приглашает в Россию:

Идемте, башня! К нам! Вы – там, у нас, нужней!
Идемте к нам! Идем в Москву! ».

Этим, на первый взгляд, странным приглашением он хотел приблизить торжество индустрии, символом которого являлась Эйфелева башня, в родной Стране Советов.

Маяковский, как и все, очарован Парижем, но ностальгии не преодолеть:

«Я хотел бы жить и умереть в Париже,
если б не было такой Земли – Москва».

Маяковский всегда любил жизнь. В 1920 году – среди полной разрухи и голода – он пишет блистательное стихотворение о «Необычайном приключении, бывшем с Владимиром Маяковским летом на даче»:

«В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето,
Была жара, жара плыла – на даче было это».

Маяковский не собирался умирать и не принимал самоубийство как способ решения никаких, даже самых неразрешимых проблем. После смерти Сергея Есенина среди молодежи прокатилась волна подражательных самоубийств. Чтобы нейтрализовать огромную силу предсмертных стихов Есенина, Маяковский написал стихи, пронизанные жизнеутверждающей мощью:

«Для веселия планета наша мало оборудована.
Надо вырвать радость у грядущих дней.
В этой жизни помереть не трудно –
Сделать жизнь значительно трудней».

Тем не менее, спустя всего пять лет Владимир Владимирович Маяковский выстрелом из револьвера в сердце покончил с собой. Маяковский преодолел много трудностей – он вставал на пути хитроумных врагов, душевных уродцев, тупиц. Он был страшен им – и его травила «банда поэтических рвачей и выжиг».

Была фактически сорвана его выставка, где он рапортовал о своей 20-летней работе. Из юбилейного номера журнала «Печать и революция» в последний момент вырезали его портрет.

Кто–то звонил по телефону, говорил гадости; кто-то подбрасывал пасквильные записки. Та дрянь, с которой боролся Маяковский, стремилась взять реванш.

Натиск противников не заставлял его отчаиваться. Маяковский знал цену этим людям … Но получилось так, что в его жизни вдруг появились слабые звенья: болезни, нервное переутомление, личная драма. У Маяковского начиналась болезнь горла: поэт – трибун терял голос. Он сам говорил об этом на одном из самых последних выступлений:

Я сегодня пришел к вам совершенно больной, я не знаю, что делается с моим горлом, может быть, мне придется надолго перестать читать. Может быть, сегодня один из последних вечеров …

Наиболее близких друзей не было в городе. С другими начались размолвки, разлад …

Все это не стало причиной, но это ослабило способность к сопротивлению, к борьбе. Наступила минута слабости. Появилось сообщение о самоубийстве Маяковского. В посмертной записке он написал: « ... это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет ».

Лев Кассиль вспоминал об этих тяжелых днях: « Назойливо стучатся в уши строки, давным –давно им написанные:

А самое страшное вы видели – лицо мое, когда я абсолютно спокоен?

… Да, никогда я еще не видел это лицо совершенно спокойным. Всегда оно озарялось либо молниями гнева, либо сосредоточенным огнем внимания или отсветами искрящейся шутки. Первый раз я вижу его абсолютно спокойным. И это правда самое страшное ».

Величие Маяковского чувствовали и поэты, очень далекие от него. Из записных книжек Мандельштама: «Там же, в Сухуме, в апреле я принял океаническую весть о смерти Маяковского … Человек устроен наподобие громоотвода. Для таких новостей мы заземляемся, а потому и способны их выдержать».

Любовь – это то, чего так не хватало Маяковскому при жизни:
«Своё земное не дожил: на земле своё не долюбил ».
Он ушел в неоплатном долгу
…перед Бродвейской лампионией,
перед вами, багдадские небеса,
перед Красной Армией,
перед вишнями Японии –
перед всем,
про что
не успел написать ».

Счастье, что о многом Маяковский успел написать. То, что он написал, навсегда вошло в золотой фонд поэзии как стихотворение

«Послушайте!»
Ведь если звезды зажигают –
Значит – это кому –нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
Чтобы каждый вечер над крышами
Загоралась хоть одна звезда?!

«Это стихотворение – щемящий от чувства одиночества прорыв к прекрасному, к гармонии »,- сказал известный литературный критик Ал. Михайлов.

Счастье, что Маяковский успел написать проникновенные строчки о любви к живому, к «зверью»:

Я люблю зверье. Увидишь собачонку
Тут, у булочной, одна –
сплошная плешь.
Из себя и то готов достать печенку –
Мне не жалко, дорогая,
ешь.

Как и Сергей Есенин (стихотворение «Песнь о собаке»), Маяковский в стихах о сострадании к живому раскрывал свою душевную щедрость.

Счастье, что Маяковский успел написать потрясающе красивые и в то же время пронизанные высокой философией строчки:

Ты посмотри, какая в мире тишь.
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
Векам, истории и мирозданью.

Сейчас Владимир Маяковский высится в центре Москвы. Стоит на площади своего имени. Поэт, который однажды сказал:

Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят –
что ж?!

По родной стране
пройду стороной,
Как проходит
косой дождь.

Вскоре после смерти поэта Марина Цветаева сказала: «Боюсь, что, несмотря на народные похороны, на весь почет ему, весь плач по нем Москвы и России, Россия и до сих пор до конца не поняла, кто ей был дан в лице Маяковского» .

Счастье, что к нам наконец пришло это понимание. Об этом говорит размах юбилейных торжеств и тот радостный факт, что в книжной серии «Великие поэты » (выпуск «Комсомольской правды») под номером 12 вышел в свет красивый томик стихов Владимира Маяковского. А под номером один в этой серии, естественно, вышел сборник Александра Сергеевича Пушкина. «После смерти нам стоять почти что рядом…» (В.Маяковский «Юбилейное»)

Р.S. В Центральной городской библиотеке в формате «Литературного календаря» оформлена книжная выставка к юбилею Маяковского

Валентина Соколова