Язык произведений Толстого сложное литературное явление, сущность которого с трудом укладывается в рамки обычных кратких определений достоинств художественной речи. Он пережил глубокую эволюцию, и рассматривать его необходимо в связи с тем, как рос и изменялся Толсто художник и мыслитель. В начале творческой деятельности (50е годы) стиль Толстого складывается под влиянием речевого стиля наиболее культурной, интеллигентной части дворянского класса. Естественность этого стиля он объясняет в дневнике за 1853 год так: « У писателя, описывающего известный класс народа, невольно к слогу прививается характер выражения этого класса». За годы, прошедшие со дня смерти Пушкина, произошли значительные изменения в художественной русской прозе. Особенно сильно сказалось на ней влияние Гоголя, Лермонтова и Тургенева. Толстой, с его сосредоточенным интересом к психологическому анализу, неизбежно должен был почувствовать влияние этих писателей, особенно Гоголя и Лермонтова. Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он использует язык художественной и научной литературы (русской и европейской), с другой разговорной речью дворянской интеллигенции, и с третьей речью народной, преимущественно крестьянской. Стиль языка Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, речью народной, преимущественно крестьянской, с другой - языком художественной и научной литературы, с третьей - разговорной речью дворянской интеллигенции. Толстой исторически вышел из того времени, которое создало «натуральную школу», и из самой «натуральной школы». Его не удовлетворяла ни сжатая целеустремленность прозы Пушкина, ни сатирическая определенность образов «Мертвых душ». То и другое он расценивал как явления прошлого, уже ставшие неприемлемыми в развитии литературы.
Толстому всегда нужен был автор, главным свойством которого было бы «сильное искание истины», отметающий и разрушающий ложь, сомневающийся, исследующий, непоколебимый в самых своих исканиях, твердый в тех убеждениях, которые ему удается добыть. Собственно, поиск истины состоялся на всех уровнях творчества писателя, начиная философским, идейным, и заканчивая особенной глубиной языка и его изобразительных средств.
Здесь мы встречаем, во-первых, речевой стиль исторических документов, мемуаров начала 19 века, которые передают черты языка изображаемой эпохи. Такова, например, речь ритора при вступлении Пьера в масоны. Она окрашена в официально - канцелярский и церковнославянский колорит, свойственный той эпохе: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения». Основные герои романа - дворяне говорят то по-французски, то по-русски. Но даже в их русском языке много галлицизмов, т.е. речь их, строится по нормам синтаксиса французского языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовой русской речи. Например, «гумны», «в поперечь волку». Проза Пушкина его уже не удовлетворяет. В том же 1853 году, перечитав произведение Пушкина “ Капитанская дочка”, он записывает в дневнике: «Должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара не слогом, а манерой изложения. Теперь справедливо в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то».
Однако и в художественной прозе 50-60-х годов многое не удовлетворяет Толстого. Суровый правдоискатель, враг всякой искусственности и фальши, Толстой и в литературном произведении стремится, прежде всего, к естественности языка и формы. Его раздражает изысканность современного ему литературного стиля. Даже закруглённость слога кажется ему литературщиной, манерностью, нарушением колорита живого разговорного языка. В 60- 70-х годах стремление к естественности и точности языка находит у Толстого выражение в его романах “Война и мир”, и “ Анна Каренина”. Эти произведения признаны шедеврами мировой литературы. Всё - и показ эпохи, и характеристики образов, и язык - сделано здесь рукой первоклассного реалиста. В трилогии « Детство» есть автор -- ребенок, подросток и юноша, от имени которого, от юношеского «я» ведется рассказ. Чем он становится старше, тем сильнее наполняется его речь сложными синтаксическими конструкциями
Но с самого начала текст переполнен заимствованиями, вставками немецкой разговорной речи, отдельное место занимает отображение дворянского общества первой четверти XIX века. Дети и взрослые говорят на полурусском, полуфранцузком языке: «Знаешь, mon cher».Особенное место занимает экспрессивные высказывания героев трилогии. Толстым рисуется своеобразная манера разговора Володи с девочками, целиком основанная на игре экспрессивных форм речи: «Когда им случалось обращаться к нему с каким-нибудь серьезным вопросом..., он делал им гримасу и молча уходил или отвечал какою-нибудь исковерканною французскою фразой: ком се три жоли и т. п., или, сделав серьезное, умышленно глупое лицо, говорил какое-нибудь слово, не имеющее никакого смысла и отношения с вопросом, произносил вдруг, сделав мутные глаза, слова: булку, или поехали, или капусту, или что-нибудь в этом роде» («Юность», гл. XXIX -- «Отношения между нами и девочками»).
«Сущность этой способности состоит в условленном чувстве меры и в условленном одностороннем взгляде на предметы. Два человека одного кружка или одного семейства, имеющие эту способность, всегда до одной и той же точки допускают выражение чувства, далее которой они оба вместе уже видят фразу; в одну и ту же минуту они видят, где кончается похвала и начинается ирония, где кончается увлечение и начинается притворство, -- что для людей с другим пониманием может казаться совершенно иначе. Для людей с одним пониманием каждый предмет одинаково для обоих бросается в глаза преимущественно своею смешною или красивою, или грязною стороной. Для облегчения этого одинакового понимания, между людьми одного кружка или семейства устанавливается свой язык, свои обороты речи, даже -- слова, определяющие те оттенки понятий, которые для других не существуют... Например, у нас с Володей установились, бог знает как, следующие слова с соответствующими понятиями: изюм означало тщеславное желание показать, что у меня есть деньги, шишка (при чем надо было соединить пальцы и сделать особенное ударениие на оба ш) означало что-то свежее, здоровое, изящное, но не щегольское; существительное, употребленное во множественном числе, означало несправедливое пристрастие к этому предмету и т. д., и т. д. Но впрочем значение зависело больше от выражения лица, от общего разговора, так что, какое бы новое выражение для нового оттенка ни придумал один из нас, другой по одному намеку уже понимал его точно так же...» («Юность», гл. XXIX).
Таким образом, субъективная экспрессия изменяет или вовсе уничтожает прямой смысл слов. Л. Толстой в «Юности» еще раз в другом месте художественно демонстрирует этот семантический процесс в изображении отношений между детьми и мачехой (гл. «Мачеха»).
В « Семейном счастье» автор с величайшей серьезностью ставил своего рода эксперименты семейной жизни, протекающей то в одних, то в противоположных условиях. Эти эксперименты вели к определенным нравственным выводам. И все-таки автору в романе такого рода, в подлинно семейном романе, было несколько тесно в ведении повествования от лица молодой женщины. Язык романа создавали поселившийся в сиреневом кусте соловей, «круги света и тени», «волшебная стена красоты». Текст наполнен различными стилистическими средствами, чаще всего, встречаются метафоры и эпитеты.
Все же на подступах к образованию стилистического ядра «Войны и мира» стояли не названные выше романы и повесть, а кавказские и особенно севастопольские рассказы. Автор совсем отходит в сторону -- события, люди, характеры, рядовые солдаты и офицеры, и не каждый из них сам по себе, не герой, превознесенный над прочими, только -- правда. В искании правды, во взрываний залежавшихся, мнимых истин -- деятельность автора, его творчество и он сам. Язык « Войны и мира» великолепный образец богатства и выразительности русского языка, которые, по словам Толстого, «где нужно - нежный и трогательный, строгий и серьезный - где нужно бойкий и живой». Авторская речь строится на основе общенационального русского литературного языка, но в то же время, в романе много бытовых наименований, особенностей областных говоров. Например: «зеленя», «гумны», «насупротив». Живая народная речь особенно выразительно звучит у героев из народной массы: Тихона Щербатого, Платона Коротаева, солдат. Безыскусственность речи героев особенно заметно выступает во фразах где народ заменяет средний род женским. Например: « Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда». Роман Толстого исторический, автору необходимо передать колорит литературного и разговорного языка первой четверти 19 века. Этим и объясняется обилие так называемых историзмов в романе (бригет, клавикорды). Реалистическую манеру Толстого реализуют изобразительные средства языка. Сравнения отличаются простотой и точностью, т.к писатель считал, что они должны облегчать читателю понимание мысли автора, анне удивлять эффектами неожиданных сопоставлений. (При появлении Багратиона « разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, собрались в одну кучу). Эпитеты Толстого в ВИМ тоже точны и конкретны. Стремлением к точности, изображением душевных настроений объясняется обилие в романе сложных прилагательных. Взгляд героев автор определяет то, как вопросительно-сердитый, то, как недовольно-вопросительный, то, как счастливо - спокойный. Для изображения сложного психологического переживания Толстой часто прибегает к использованию антонимов (Беззаботно-усталые лица солдат).
Стремление Толстого к естественности и точности наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа, можно отметить громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз, в том числе с многочисленными придаточными предложениями и с союзами ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы...» «Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему» (9, 208). И здесь, без всяких пояснений и присоединительных оценок, в выборе слов, в тоне повествования отчетливо противопоставлены два мира -- воинственно азартный и мирный, мирный даже во время навязанной русским людям войны. И деепричастные обороты, «не доверяя своим генералам», особенно -- «боясь упустить готовую жертву», содержат самое полное раскрытие авторского понимания личности Наполеона, духа самовластия и грубого насилия. Самая могучая поэзия «Войны и мира» -- в ее народных образах: «весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил...» И поэзия и -- авторская идея мира. Особую роль в романе « Война и Мир» занимают галлицизмы. Галлицизмы (от лат. gallicus - галльский) - слова и выражения, заимствованные из французского языка или образованные по модели французских слов и выражений. Создание исторического и местного колорита. Употребление иноязычной лексики при описании обстановки, интерьера, одежды героев."Она (Элен) была в шифре и бальном платье", "...надень livree и поедем со мной..." (слова Ипполита), "...он (Тушин) стрелял брандскугелями...", "...пудренные, в чулках и башмаках, ливрейные лакеи стояли у каждой двери...", "...Конвент был настоящей властью...", "автограф", "по бульварам", "подошла к комоду...". «...он масон должен быть...", "...готовились, писались брульоны...", "...ретираду произвели в совершенном порядке...", "...между турнирами буриме...", "...надевать роброны...", "...идеи абсолютизма...", "...играли с азартом в преферанс..." Средство социальной характеристики персонажей. Отображает происхождение и положение героя в обществе. "Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем", "...Пьер увидел на нем адамову голову, знак масонства...", "...под аккомпанемент...", "...в дорогом колье...", "...блестящий гарнитур...". Для создания речевой характеристики персонажей. Речевая характеристика - один из способов раскрытия образа героя, его сущности. Используется для показа индивидуальных особенностей героев."...у тебя есть масака..." (слова маленькой княжны), "...он (Кутузов) говорил им про золотой мост..." (французская поговорка). Достижение комических и сатирических эффектов. Высмеивание пороков и недостатков героев, показ "интеллигентности" и "образованности" высших слоев общества ".Граф (Илья Андреевич Ростов) отдавал приказания... о спарже, свежих огурцах, землянике...", "...сходившее на дежурство и фуражировку...", "...с его (Пьера) корпуленцией...", "...привели какого-то немца и объявили, что это шампиньон...". Наиболее часто в своей речи используют галлицизмы Василий Карагин, Элен, Анна Шерер, Жули Курагина, Борис Друбецкой, высший офицерский состав, семья Ростовых, семья Болконских и другие герои, меньшей степени. Это свидетельствует о принадлежности данных лиц к тому высшему обществу, которое воспитывалось в духе французской культуры. Кроме французских слов герои используют выражения на французском языке. Вероятно через это автор, с одной стороны, отображает новшества в жизни людей, а, с другой стороны, высмеивает "офранцуживание", отход от традиций и канонов. Изображение пейзажа в романе выполняет различные функции. Наиболее общей особенностью пейзажа Толстого является соответствие этого пейзажа настроению героя. Разочарование, мрачное настроение Андрея Балконского после разрыва с Наташей окрашивает в темные эпитеты окружающий героя пейзаж. «Он посмотрел на полосу берез, с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой…» В других случаях пейзаж непосредственно воздействует на человека, просветляя и умудряя его. Князь Андрей, раненный под Аустерлицем, смотрит на небо и думает: « Да! Все пусто, все обман кроме этого бесконечного неба». Приемы словесного построения личных образов примиряются в «Войне и мире» с формами исторической стилизации. В сфере экспрессивно-драматических форм принципы исторической стилизации рельефнее всего выделяются в диалоге, в речи действующих лиц, занятых злободневными разговорами. Стиль эпохи, прежде всего, создается предметно-смысловыми формами диалогической речи, ее вещественным фондом, отчасти ее идеологией и ее тематикой. Эта тематика -- в воспроизведении Толстого -- чуждается прямых словесных анахронизмов, избавлена от вторжения неологизмов 60-х годов. Она притягивает к себе наиболее характеристические формы выражения реставрируемой эпохи, ее синтаксические обороты, ее излюбленные словечки и фразы. Не будучи фотографическим снимком языка изображаемой среды и эпохи, диалогическая речь в «Войне и мире» насыщена реалистическими отражениями того времени. Реализм толстовского диалога полон широких символических обобщений, преодолевающих и отрицающих натуралистическую имитацию и схематическую типизацию манеры речи разных слоев общества в 1805, 1812 или в 1820 гг. Поэтому он не нуждается в излишней идеологической нагрузке старины и в резких отступлениях от тех русских языковых традиций, которые легко могли быть восприняты и поняты на почве литературных стилей второй половины XIX в.
Утверждая внеисторичность, вневременность сознания в его основном, «природном» чувственном содержании, Л. Толстой, естественно, чуждается внешних, археологических, реставрационно-натуралистических приемов языковой стилизации Непосредственное, не навязанное цивилизацией выражение переживаний и мыслей личности всегда более или менее однородно, по Толстому. В живой речевой современности скрыто и прошлое. Однако, языковые «позы», разные типы стилистических манер, свойственных эпохе и исторически изменчивых, наслаиваются на «живую жизнь». Социально-языковый характер, историческая индивидуальность, слагается не только из прямых, правдивых, естественных выражений сознания, но и из свойственных эпохе манер стилизации Л. Толстой очень остроумно и с большим юмором обнажает этот контраст индивидуально-характеристического стиля и свойственной эпохе искусственной манеры выражения в образе Денисова -- при первом же его появлении в романе. Сначала демонстрируется его ухарски-гусарский стиль с богатым бранным лексиконом:
«-- А я пг"одулся, бг"ат, вчег"а, как сукин сын, -- закричал Денисов, не выговаривая р ... -- Хоть бы женщины были. А то тут, кг"оме, как пить, делать нечего. Хоть бы дг"аться ског"ей» (IX, 156--157) и т. п.
Но вслед за тем рисуется тот же Денисов в его литературно-романтической маске, и его бытовой гусарский стиль смешивается с языком любовной лирики начала XIX в. Все описание лирического вдохновения Денисова полно семантических контрастов и дышит глубоким юмором реалиста-разоблачителя:
«Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
Ей пишу, -- сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке и, очевидно, обрадованный случаю быстрее сказать словом все, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
Ты видишь ли, дг"уг, -- сказал он. -- Мы спим, пока не любим. Мы дети пг"аха... а полюбил -- и ты бог, ты чист, как в пег"вый день создания... Это еще кто? Гони его к чог"ту. Некогда! -- крикнул он на Лаврушку» (IX, 158).
Еще ярче и гуще наложены исторические краски на образ старого князя Болконского. В нем дан необыкновенно острый и резко-индивидуализированный синтез основных речевых стихий стиля высшей военно-дворянской знати екатерининской эпохи. С одной стороны, в его речи выступает архаическая, официально-канцелярская струя, с французской, иногда с немецкой окраской и, во всяком случае, с латино-немецким синтаксическим строем: «сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой» (IX, 121); «Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам» (IX, 278); «Князь... читал свои бумага (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти» (XI, 107). Ср.: «Надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша» (IX, 125).
Еще более близок к эпистолярно-канцелярскому стилю XVIII в. язык письма старого князя. Здесь, с одной стороны, соблюдены все черты русско-латино-немецкого синтаксиса официального языка XVIII -- начала XIX вв.: «Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера: Бенигсен под Эйлау над Буонапарте якобы полную викторию одержал и наград послано в армию несть конца... бежит весьма расстроен...» и т. п. С другой стороны, рядом с архаической лексикой (викторию одержал; несть конца и т. п.) ярко выступают лексико-фразеологические и синтаксические формы бытового просторечия в сочетании с суворовским лаконизмом («если не вранье»; «хотя немец -- поздравляю»; «смотри ж, немедля скачи в Корчеву и исполни»). Ср.: «Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает» и т. п. (X, 95). Ср. язык письма фельдмаршала Каменского (X, 97) и язык резолюции Аракчеева (X, 161).
Затем, в языке старого князя переливаются разными цветами фамильярное дворянское просторечие и простонародность грубого суворовского солдата: «С три короба наболтает. Это их бабье дело» (X, 121); «за бабью юбку не держишься» (IX, 132); «что врешь?» (IX, 133); «Го-го! -- сказал старик, оглядывая ее округленную талию. -- Поторопилась, нехорошо» (IX, 124).
И, наконец, все это покрывается безупречным французским языком и аристократическим салонным стилем: «M-elle Bourienne, voilа encore un admirateur de votre goujat d"empereur! -- закричал он отличным французским языком» (IX, 126). Ср. галлицизмы: «Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки» (IX, 278).
Вместе с тем, в самом отрывистом, лаконическом строе речи, в приеме скороговорки, в манере неожиданных, не относящихся к предмету разговора реплик и странных условно-символических замечаний рельефно выступают характеристические для эпохи черты «суворовского стиля». Например: «Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:-- Белый! белый! -- Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил: -- И скоро она родит? -- и, с упреком покачав головой, сказал:-- Нехорошо! Продолжай, продолжай. -- В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s"en va-t"en guerre. Dieu sait quand reviendra» (IX, 122).
Замечательно, что, несмотря на густой слой социально-типических языковых красок эпохи и даже отчасти благодаря ему, образ старика Болконского имеет в стиле «Войны и мира» ярко выраженные черты глубокой, противоречивой и оригинальной, живой и единичной индивидуальности. Достаточно сослаться на сцену его предсмертной беседы с дочерью (XI, 138--141). Так, по Толстому, «естественный» стиль личности, независимый от исторически сменяющихся типов культуры и цивилизации, осложняется формами исторической стилизации, условной исторической манеры, отпечатками характера эпохи, но и от этого структурно не меняется, не отходит в иную систему и стадию мышления, понимания и переживания действительности.
В романе « Анна Каренина» Толстой продолжает свою традицию в описании природы. В его пейзажах поражает, прежде всего, необычайная наблюдательность писателя и художественная чуткость к запахам и краскам, к тончайшим оттенкам жизни природы. Природа хороша не игрою света, не красотой закатов и облаков, а тем, что в ней все естественно, плодовито, правдиво, тем, что она и кормит и учит человека. В природе все полно сильного движения, все побуждает человека к труду: «...солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший воды, и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений ожившей земли... Весна -- время, планов и предположений». В описании луга, на котором Константин Левин косит сено, в описании дождя, реки, трав, заката все деловито и просто, однако просторечия добавляют в ощущение от прочитанного еще большую близость героя к природе. О закате сказано: «солнце зашло за лес»; о дожде -- что Левин «вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам». Не замечены цветы, почти не названы травы, но они различаются так, как их различает косарь: «трава пошла мягче», «трава была по пояс.. нежная и мягкая, лопушистая», «пряно пахнущая трава», различается даже «слабая», «хорошая» и «дурная» трава. Восхищала Левина не сама по себе красота природы, а то, что «ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита», или то, как острая коса старика «сама вжикала по сочной траве. Это счастье житейской, трудовой близости к природе было свойственно натуре Толстого. А. Б. Гольденвейзер записал такой разговор с ним в 1909 году: «Я сегодня утром встал рано и так хорошо гулял: роса, месяц облачком... Вижу, две девочки идут босиком; и в первый раз я это видел: они идут и за руки держатся. Я спросил их: «По грибы?» -- «Нет, за орехами». -- «А что ж без мешка?» -- «Ну, мешок! Мы в подолы».
Язык, которым Российская держава великой части света повелевает, по ея могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем ни единому европейскому языку не уступает. И для того нет сумнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенство, каковому в других удивляемся. Ломоносов М. В.
…Язык Тургенева, Толстого, Добролюбоваа, Чернышевского - велик и могуч… И мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность научиться великому русскому языку. Ленин В. И.
Язык народа - лучший, никогда не увядающий и вечно вновь распускающийся цвет всей его духовной жизни. К.Д. Ушинский
Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык,- это клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками! Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием. Тургенев И. С.
Язык - это история народа. Язык - это путь цивилизации и культуры… Поэтому-то изучение и сбережение русского языка является не праздным занятием от нечего делать, но насущной необходимостью. Куприн А. И.
Благодаря русскому языку мы, представители разноязычных литератур, хорошо знаем друг друга. Взаимное обогащение литературного опыта идет через русский язык, через русскую книгу. Издание книги любого писателя нашей страны на русском языке означает выход к самому широкому читателю. Рытхэу Ю. С.
Я не считаю хорошим и пригодным иностранные слова, если только их можно заменить чисто русскими или более обруселыми. Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи. Лесков Н. С.
В продолжение XVIII века ново-русская литература вырабатывала тот научный богатый язык, которым мы обладаем теперь; язык гибкий и могучий, способный выражать и самые отвлеченные идеи германской метафизики и легкую, сверкающую игру французского остроумия. Герцен А.
Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово,- значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус. Белинский В. Г.
Величайшее богатство народа – его язык! Тысячелетиями накапливаются и вечно живут в слове несметные сокровища человеческой мысли и опыта. М.А. Шолохов
Существует один знаменательный факт: мы на нашем еще неустроенном и молодом языке можем передавать глубочайшие формы духа и мысли европейских языков.
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу! Тургенев И. С.
Словоблудие - Русский язык! Валерий Игоревич Мельников
Главный характер нашего языка состоит в чрезвычайной легкости, с которой все выражается на нем - отвлеченные мысли, внутренние лирические чувствования, «жизни мышья беготня», крик негодования, искрящаяся шалость и потрясающая страсть. Герцен А.
Русский язык, насколько я могу судить о нем, является богатейшим из всех европейских наречий и кажется нарочно созданным для выражения тончайших оттенков. Одаренный чудесной сжатостью, соединенный с ясностью, он довольствуется одним словом для передачи мысли, когда другому языку потребовались бы для этого целые фразы. Мериме П.
Даже, если ты не знаешь, нужна ли здесь, по правилам русского языка, запятая или нет, ты уверен, что в этом месте, лучше её поставить, чем не поставить. Алексей Калинин
Русский язык так велик и могуч, что любой закон на этом языке можно истолковать по своему.
Едва ли не на одном русском языке воля - означает и силу преодоления, и символ отсутствия преград. Григорий Ландау
Русский язык неисчерпаемо богат и все обогащается с быстротой поражающей. Горький М.
Если русский язык так труден для его носителей, то как же он должен быть труден для иностранцев!
Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты, или недостатки, или пробелы?… Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности? - Ленин («Об очистке русского языка»)
Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Паустовский К. Г.
Русский язык должен стать мировым языком. Настанет время (и оно не за горами),- русский язык начнут изучать по всем меридианам земного шара. Толстой А. Н.
Как известно из повести «В людях», м. Горький, чтобы понять слово, долго его повторял. Воспользуемся его опытом: иждивенец. И ЖДИ ВЕНЕЦ Ну русский язык, ты таки могуч! Инна Векслер
Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное, поэтическое и трудовое орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего. Толстой Л.Н.
Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими.
Русский язык - это прежде всего Пушкин - нерушимый причал русского языка. Это Лермонтов, Лесков, Чехов, Горький. Толстой Л. Н.
Кто вызубрил англо-русский словарь, знает англорусский язык.
Родной язык нам должен быть главною основою и общей нашей образованности и образования каждого из нас. Вяземский П. А.
Надо любить и хранить те образцы русского языка, которые унаследовали мы от первоклассных мастеров. Фурманов Д. А.
По отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о его гражданской ценности. Паустовский К. Г.
Натуральное богатство русского языка и речи так велико, что не мудрствуя лукаво, сердцем слушая время, в тесном общении с простым человеком и с томиком Пушкина в кармане можно сделаться отличным писателем. Пришвин М. М.
Он мог бы стать великим русским поэтом, если бы не два пустяка: отсутствие слуха и незнание русского языка. Александр Красный
Наша речь преимущественно афористична, отличается своей сжатостью, крепостью. Горький М.
Новые слова иностранного происхождения вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности, и - что всего обиднее - эти вредные упражнения практикуются в тех самых. органах, где всего горячее стоят за русскую национальность и ее особенности. Лесков Н. С.
Нет таких звуков, красок, образов и мыслей - сложных и простых,- для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения. Достоевский Ф. М.
Ничто для нас столь обыкновенно, ничто столь просто кажется, как речь наша, но в самом существе ничто столь удивительно есть, столь чудесно, как наша речь. Радищев А. Н.
Нет сомнения, что охота пестрить русскую речь иностранными словами без нужды, без достаточного основания, противна здравому смыслу и здравому вкусу; но она вредит не русскому языку и не русской литературе, а только тем, кто одержим ею. Белинский В. Г.
Нравственность человека видна в его отношении к слову - Л.Н. Толстой
Наш русский язык, более всех новых, может быть, способен приблизиться к языкам классическим по своему богатству, силе, свободе расположения, обилию форм. Добролюбов Н. А.
Нам дан во владение самый богатый, меткий, могучий и поистине волшебный русский язык. Паустовский К. Г.
Повелитель многих языков, язык российский не токмо обширностью мест, где он господствует, но купно собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Ломоносов М. В.
Лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык, мы в состоянии будем в возможном же совершенстве усвоить и язык иностранный, но не прежде. Фёдор Достоевский.
Русский литературный язык ближе, чем все другие европейские языки, к разговорной народной речи. Толстой А. Н.
Красота, величие, сила и богатство российского языка явствует довольно из книг, в прошлые веки писанных, когда еще не токмо никаких правил для сочинений наши предки не знали, но и о том едва ли думали, что оные есть или могут быть. Ломоносов М. В.
Русский язык - язык, созданный для поэзии, он необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков. Мериме П.
Как красив русский язык! Все преимущества немецкого без его ужасной грубости. Энгельс Ф.
Русский язык в умелых руках и в опытных устах - красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен. Куприн А. И.
Кажется, не только в русском языке слова попа и популярность - однокоренные? Александр Красный
Русский язык достаточно богат, он обладает всеми средствами для выражения самых тонких ощущений и оттенков мысли. Короленко В. Г.
Знание русского языка,- языка, который всемерно заслуживает изучения как сам по себе, ибо это один из самых сильных и самых богатых живых языков, так и ради раскрываемой им литературы,- теперь уж не такая редкость… Энгельс Ф.
Русский язык настолько богат глаголами и существительными, настолько разнообразен формами, выражающими внутренний жест, движение, оттенки чувств и мыслей, краски, запахи, материал вещей и пр., что нужно при построении научной языковой культуры разобраться в этом гениальном наследстве «мужицкой силы». Толстой А. Н.
Если думать и говорить словами - Словознание, а если привычками - русский язык! Валерий И. М.
Русский язык открывается до конца в своих поистине волшебных свойствах и богатстве лишь тому, кто кровно любит и знает «до косточки» свой народ и чувствует сокровенную прелесть нашей земли. Паустовский К. Г.
Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи. Гоголь Н. В.
Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное, поэтическое и трудовое орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего. Толстой Л. Н.
Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса, течет как гордая, величественная река - шумит, гремит - и вдруг, есть ли надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса! Карамзин Н. М.
Славяно-российский язык, по свидетельству самих иностранных эстетиков, не уступает ни в мужестве латинскому, ни в плавности греческому, превосходя все европейские: итальянский, французский и испанский, колъми паче немецкий. Державин Г. Р.
Восприятие чужих слов, а особливо без необходимости, есть не обогащение, но порча языка. Сумароков А. П.
Среди великолепных качеств нашего языка есть одно совершенно удивительное и малозаметное. Оно состоит в том, что по своему звучанию он настолько разнообразен, что заключает в себе звучание почти всех языков мира. Паустовский К. Г.
Внешность, исключающая незнание русского языка. Валерий Афонченко
Удивительно: в санскритском языке слова и обозначаются одним словом:. В русском языке, на мой взгляд, есть тоже немало слов, которые вполне могли бы слиться в одно. Ну, скажем: и… Павленко В. Ю.
Велик русский язык, ибо гад тот, кто его калечит! Йонсен Койколайнер
Что русский язык - один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения. Белинский В. Г.
Богатый русский язык: сколько можно выразить одним словом! А сколько можно им недосказать!
Язык – это брод через реку времени, он ведет нас к жилищу ушедших; но туда не сможет прийти тот, кто боится глубокой воды. Иллич-Свитыч В. М.
Берегите чистоту языка, как святыню! Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас. Тургенев И. С.
Язык важен для патриота. Карамзин Н. М.
Английский все настойчивее проникает в современный русский язык для того, чтобы изуродовать его окончательно. Борис Кригер
Язык наш выразителен не только для высокого красноречия, для громкой живописной поэзии, но и для нежной простоты, для звуков сердца и чувствительности. Он богатее гармониею, нежели французской; способнее для излияния души в тонах; представляет более аналогичных слов, то есть сообразных и с выражаемым действием: выгода, которую имеют одни коренные языки. Карамзин Н. М.
…Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово. Гоголь Н. В.
7 минут на осмыслениеКак ни говори, а родной язык всегда останется родным. Когда хочешь говорить по душе, ни одного французского слова в голову нейдёт, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое дело.
Лев Николаевич Толстой
Цитаты о русском языке
7 минут на осмыслениеМоим родным языком был не столько русский, сколько одесский. И мама, и отец говорили на уже практически вымершем русифицированном идише, который так бездарно изображают все рассказчики еврейских анекдотов. Я, можно сказать, и вырос внутри бородатого и не слишком смешного анекдота, где фраза «сколько стоит эта рыба» звучала как «скильки коштуе цей фиш».
Виктор Пелевин
5 минут на осмыслениеСкромный эксперимент: попытаться без потерь перевести с русского вот такую, например, фразу: «Ну что же ты сахарку хоть пол-ложки-то себе не положишь?»
Владимир Александрович Плунгян
7 минут на осмыслениеЧитать его наслаждение. Какой росистый русский язык, какое подробное, бережное чувство природы! Это сизый дымящийся луг поутру, это гениальная кувшинка Покрова на Нерли, белокаменный кремль над рекой, это соло рожка над бензинным шоссе, это горестная хвоя над лужайкой, где погиб Гагарин, ― это та с рождения одухотворившая нас красота, зовущая нас не только любоваться, но и сохранять, жить ради неё. Наш автор окликает по имени все грибы и ягоды, для него нет цветов вообще ― есть боярышник, ряска, кукушкины слёзы, он знает даты рождения шедевров, печётся о памятниках старины, любит землю, по-мужски помогая ей.
Андрей Вознесенский
7 минут на осмыслениеСкажу более того: слова Бах, Бетховен, Вагнер и проч. отныне должны стать в нашем словарном запасе сугубо ругательными и даже, может быть, очистить наш слишком богатый русский язык, заменив таким образом все прочие ругательства, которые к музыке прямого отношения не имеют, а тем не менее употребляются всуе и на каждом шагу. Господа! Очистим наш русский язык от древних наслоений грязи при помощи немецких композиторов!
Юрий Ханон
3 минуты на осмыслениеОбидно, когда язык - великий и могучий, а текст - безликий и вонючий.
Ашот Наданян
7 минут на осмысление…Когда я в первый раз приехала в Одессу, меня поразило, что все люди ходят по улицам и вслух рассказывают еврейские анекдоты. Потом оказалось - это они так разговаривают.
Лидия Чуковская
3 минуты на осмыслениеЯ продирался к родному языку, как сквозь чащу...
Юрий Нагибин
3 минуты на осмыслениеМногие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому, как драгоценные камни излучают таинственный блеск...
Константин Георгиевич Паустовский
5 минут на осмыслениеГде слово русское, там звучны переходы,Там мощь и тонкость, там простор и пыл.Там свет горит немеркнущей свободы,Которой Пушкин песни посвятил…
Ян Судрабкалн
3 минуты на осмыслениеКак гибок русский язык, и как ломают его сами же русские люди!
Николай Эдуардович Гейнце
О ЯЗЫКЕ ТОЛСТОГО
(50—60-е ГОДЫ)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Словесное искусство Льва Толстого своими языковыми корнями глубоко уходит в русскую книжную литературно-художественную культуру XVIII — первой половины XIX вв. и в питавшие ее подпочвенные русские крестьянские и литературные западноевропейские (особенно французские и английские) соки. Язык Толстого на протяжении более полувека переживает сложную эволюцию. Происходят не только функциональные перемещения внутри системы основных социально-языковых категорий, из которых образуется стиль Толстого, но в разные периоды толстовского творчества резко меняются и самая структура тех стилевых пластов, состав тех речевых стихий, на которых покоится словесная композиция литературного произведения в стиле Толстого. Иссякают, отмирают или отсекаются отдельные стилистические категории и формы, преимущественно те, которые примыкали к старой литературно-книжной языковой традиции (русской и французской), и, наоборот, интенсивно развиваются, углубляются и разрабатываются новые (иногда не менее архаистические в своих семантических истоках) формы стиля, в первую очередь те, которые ориентируются на разговорную речь и просторечие, на крестьянский язык и стили устной народной словесности, на живое ораторское слово. Вследствие этого, язык Толстого — при всей его враждебности и чуждости господствовавшим стилям буржуазно-книжной речи, например, газетно-публицистическим, научно-техническим и официально-деловым — периодически менял свои позиции в общем контексте русской литературы и русского литературного языка второй половины XIX и начала XX вв.
В языке Л. Толстого с самого начала чрезвычайно рельефно обнаружилась острая и оригинальная смесь архаических и архаистических форм выражения с новаторскими приемами и революционными экспериментами в сфере литературного воспроизведения живого речевого опыта. Вместе с тем, в языке Л. Толстого очень скоро дало себя знать резкое столкновение (как раньше у Гоголя в «Мертвых душах») двух тенденций литературного изображения: одной — разоблачительной или разрушительной, направленной против тех стилей, которые были признаны Л. Толстым фальшивыми, искусственными, «неправдивыми», и другой — конструктивно-творческой, основанной (в принципе) на четырех речевых устоях: 1) на литературных стилях русского языка пушкинской традиции — как художественных, так и деловых, — с их западноевропейской (преимущественно французской) подпочвой, но с отдалением и даже с отрывом их от официальной церковно-книжной традиции; 2) на разговорном языке дворянской интеллигенции и на его профессиональных и поместно-областных диалектах и жаргонах; 3) на народной, преимущественно крестьянской, речи и 4) на системе литературно-языковых приемов изображения и драматизации, выработанных в школах Пушкина, Гоголя, Лермонтова и их продолжателей, но с осложнением их стилистическими «веяниями» XVIII в. и новыми приемами психологического анализа и выражения душевной жизни.
Со стилистической точки зрения, правы были те критики, которые считали произведения Л. Толстого 50-х годов подготовительными «этюдами» к роману «Война и мир». Не подлежит сомнению, что те индивидуальные, чисто толстовские, живые стилистические тенденции, которые обозначились за 50—60-е годы, получили наиболее полное и яркое выражение в языке этого романа. Однако, тут наметились и совершенно оригинальные, новые языковые приемы и стилистические категории, отчасти обусловленные стилем воспроизводимой исторической эпохи, отчасти порожденные отношением Л. Толстого к современной ему литературно-языковой практике 60-х годов и, во всяком случае, органически связанные с славянофильской, архаистической и антибуржуазной идеологией Толстого того времени.
Легко указать многочисленные языковые и стилистические параллели, совпадения между предшествующими сочинениями Л. Толстого и «Войной и миром». Пока достаточно ограничиться демонстрацией лишь разрозненных отдельных иллюстраций, в которых сходство доходит до «самоповторения».
Основные стилистические приемы изображения чувств в поэтике Л. Толстого определились рано. Легко, например, в этом направлении найти поразительную языковую общность между «Детством, отрочеством и юностью» и «Войной и миром», хотя в «Войне и мире» сильнее выражен уклон к драматизации. В «Детстве» горе бабушки, узнавшей о смерти дочери, описывается так: «Она сидела, по обыкновению, на своем кресле... Губы ее начали медленно улыбаться, и она заговорила трогательным, нежным голосом: «Поди сюда, мой дружок, подойди, мой ангел». Я думал, что она обращается ко мне, и подошел ближе, но она смотрела не на меня. «Ах, коли бы ты знала, душа моя, как я мучилась и как теперь рада, что ты приехала»... Я понял, что она воображала видеть maman, и остановился. «А мне сказали, что тебя нет, — продолжала она, нахмурившись, — вот вздор! Разве ты можешь умереть прежде меня?» — и она захохотала страшным истерическим хохотом... Через неделю бабушка могла плакать, и ей стало лучше».
Ср. изображение безумия старой графини Ростовой после получения вести о гибели Пети и сцену между Наташей и матерью:
«... Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
— Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? — Наташа подошла к ней. — Ты похорошел и возмужал, — продолжала графиня, взяв дочь за руку.
— Маменька, что́ вы говорите!..
— Наташа, его нет, нет больше! — И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать» (XII, 176—177) 1 .
Еще пример из той же семантической сферы. В «Войне и мире»:
«Она [Наташа] находилась в состоянии воспоминания. Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь так же», подумала Наташа...
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа...» (X, 274).
Ср. ту же психологическую тему и однородные формы ее стилистического воплощения в «Юности»: «И вдруг я испытал странное чувство: мне вспомнилось, что именно все, что было со мною, — повторение того, что было уже со мною один раз: что и тогда точно так же шел маленький дождик и заходило солнце за березами, и я смотрел на нее, и она читала, и я магнетизировал ее, и она оглянулась, и даже я вспомнил, что это еще раз прежде было» (гл. XXV — «Я ознакомливаюсь»).
Показательны и такие параллели в изображении состояния влюбленности:
|
«Валахина... смотрела на меня молча, как будто говоря: «ежели ты теперь встанешь, раскланяешься и уедешь, то сделаешь хорошо, мой милый», — но со мной случилось странное обстоятельство... Я чувствовал себя не в состоянии пошевелиться ни одним членом естественно... Я предчувствовал, что со всем этим я не управлюсь, и поэтому не могу встать ; и действительно не мог встать . Валахина, верно, удивлялась, глядя на мое красное лицо и совершенную неподвижность...» («Юность», гл. XVIII — «Валахины»). |
«Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти . Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому, что не мог подняться и уйти» («Война и мир», XII, 226). |
Таким образом, языковые и стилистические краски при изображении семейных картин «Войны и мира» брались Л. Толстым с той же палитры и с теми же художественными приемами, которые были уже испытаны во время работы над «Детством, отрочеством и юностью» и (как будет ясно из дальнейшего) над «Семейным счастьем». Однако, обострение и экспрессивное напряжение драматической речи, широкое развитие форм семейного, «домашнего» диалога, углубленный строй «внутреннего монолога» и разнообразные, впервые в формах литературно-художественного стиля развернутые вариации внутренней речи свидетельствуют об открывшихся Толстому новых горизонтах в области стиля семейного романа.
В военных рассказах и очерках Л. Толстого в 50-е годы с достаточною определенностью выступил своеобразный толстовский стиль воспроизведения батальных сцен и образов военной среды, а также обозначился социально-языковый состав этого стиля, характер примеси к его литературно-повествовательному сплаву элементов из разных военных диалектов и из сферы официально-делового и военно-научного языка. В «Войне и мире» происходили обогащение и осложнение этих военных зарисовок. Вот несколько примеров:
Ср., впрочем, в речи князя Андрея: «Весь мир разделен для меня на две половины: одна — она и там все счастье, надежды, свет; другая половина — все, где ее нет, там все уныние и темнота...» (X, 221).
Ср. в «Анне Карениной»: «Для него [Левина] все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт — это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт — она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого» (VII, 34).
Ср. также в «Войне и мире» сцену наказания уличенного в воровстве солдата: «... Фронт взвода гренадер, перед которым лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал... И все еще слышались гибкие удары и отчаянный , но притворный крик » (IX, 212).
Можно сказать, что не только манера изображения «войны» и круг военных образов «Войны и мира» предчувствуются в военных повестях и рассказах Л. Толстого из эпохи 50-х годов, но и самый язык военного повествования и военных диалогов предопределяется ими. Однако, в «Войне и мире» пределы этой сферы речи необычайно расширены хронологически, т. е. исторически, как в социально-диалектологическом, так и стилистическом направлениях. Военный язык «Войны и мира» всасывает в себя и отчасти растворяет разнородные стили военно-мемуарной литературы. Язык военного повествования, язык «беллетристических реляций» и военно-патриотических фельетонов смешивается и сливается с историческим и научно-публицистическим стилями. Правда, уже в 50-х годах проступил наружу и третий поток толстовского творчества, так широко разлившийся в период «Войны и мира», — поток, соединявший литературную деятельность Толстого с проблематикой исторических стилей в эпоху самоопределения дворянской культуры, в эпоху Карамзина, Пушкина и Погодина. Он относится к области приемов исторической стилизации.
Уже в первых исторических опытах Л. Толстого (например, в повести «Два гусара») 3 обнаружилась своеобразная полемическая и ироническая соотнесенность толстовского исторического стиля со стилем текущей современности.
Понятно, что повествовательно-исторический стиль «Войны и мира» должен был расширить свои языковые рамки посредством включения в себя речевых форм исторических источников, мемуаров, исторических документов, посредством монтировки разнообразного исторического материала. В нем так или иначе, глухо и сквозь живой гул современности, должно было звучать «эхо» голосов изображаемой эпохи. Однако, уклон к публицистической речи, уже подготовленный иронической патетикой «Люцерна» и языком педагогических статей Л. Толстого, все увеличивается в процессе работы писателя над «историей-романом» и создает целую систему призм, обточенных в атмосфере идейной борьбы 60-х годов и преломляющих язык самого автора в духе славянофильского «антиисторизма». Публицистический стиль Л. Толстого, тесно связанный, как и другие публицистические стили той эпохи, с языком науки и философии, был враждебен господствовавшим формам публицистической речи разных групп интеллигенции 60-х годов. «Нигилистический» жаргон, научно-публицистический язык «новых людей» осмеяны Толстым еще в комедии «Зараженное семейство».
Таким образом, исторический стиль Л. Толстого в «Войне и мире» контрастно развивается в двух противоположных направлениях — назад , в сторону стилей дворянской речевой культуры начала XIX в., и полемически — вперед , как бы наперерез господствующим стилям публицистики 60-х годов.
В творчестве Толстого предшествующей эпохи открылась и одна далекая цель этого бокового, «проселочного» движения толстовской идеологии, направленной как против публицистического языка разночинной интеллигенции, так и против антинационального европеизма петербургской аристократии. Этой целью было сближение с простотой и правдой «народного» и, прежде всего, крестьянского мировоззрения и языка. Однако, славянофильское преклонение пред «простым народом» в 60-е годы еще не ведет к опрощению авторского языка Толстого, к ассимиляции литературного стиля его с семантикой крестьянской речи.
Вопрос о семантике, об идеологических и мифологических основах крестьянской речи и о стилях ее литературного воспроизведения был одним из наиболее острых вопросов литературы 50—60-х годов. Н. А. Добролюбов, в рецензии на «Повести и рассказы» С. Т. Славутинского («Современник», 1860, № 2), так характеризовал господствующую манеру изображения крестьян в дворянской литературе 50-х годов: «Житейская сторона обыкновенно пренебрегалась тогда повествователями, а бралось, без дальних справок, сердце человеческое... Обыкновенно герои и героини простонародных рассказов сгорали от пламенной любви, мучились сомнениями, разочаровывались — совершенно так же, как «Тамарин» г. Авдеева или «Русский черкес» г. Дружинина. Разница вся состояла в том, что вместо: «я тебя страстно люблю; в это мгновение я рад отдать за тебя жизнь мою», они говорили: «я тея страх как люблю; я таперича за тея жисть готов отдать». А впрочем, все обстояло, как следует быть в благовоспитанном обществе: у г. Писемского одна Марфуша даже в монастырь от любви ушла, не хуже Лизы «Дворянского гнезда»...». «Приторное любезничанье с народом и насильная идеализация происходили у прежних писателей часто и не от пренебрежения к народу, а просто от незнания или непонимания его. Внешняя обстановка быта, формальные, обрядовые проявления нравов, обороты языка доступны были этим писателям и многим давались довольно легко. Но внутренний смысл и строй всей крестьянской жизни, особый склад мысли простолюдина, особенности его миросозерцания — оставались для них по большей части закрытыми». Напротив, новая система литературных стилей крестьянской речи, по мнению Добролюбова, должна быть реалистична не по фонетико-морфологической внешности, а по своей семантике, по своей внутренней, смысловой сущности: «Нужно не только знать, но глубоко и сильно самому перечувствовать, пережить эту жизнь, нужно быть кровно связанным с этими людьми, нужно самому некоторое время смотреть их глазами, думать их головой, желать их волей; надо войти в их кожу и в их душу...». «И во всяком случае, если уж выбирать между искусством и действительностью, то пусть лучше будут неудовлетворяющие эстетическим теориям но верные смыслу действительности рассказы, нежели безукоризненные для отвлеченного искусства, но искажающие жизнь и ее истинное значение».
Как бы в ответ на этот призыв революционной интеллигенции, явились «Подлиповцы» Решетникова, народные рассказы Н. Успенского и Гл. Успенского с их народным языком. Этот реалистический, иногда даже граничащий с натурализмом метод воспроизведения крестьянской речи был враждебен дворянской манере изображения «простого народа».
Не подлежит сомнению, что крестьянская речь (речь дворни) в «Детстве, отрочестве и юности» Л. Толстого еще очень далека от реализма. Особенно густ унифицирующий сентиментальный грим на языке Натальи Савишны. Ср., например, ее рассказ о последних минутах maman: «Боль подступила ей под самое сердце, по глазам видно было, что ужасно мучалась бедняжка; упала на подушки, ухватилась зубами за простыню; а слезы-то, мой батюшка, так и текут» (гл. XXVI).
Однако, в последующих рассказах и повестях Толстого этой эпохи крестьянский язык облекается в яркие характеристические формы изобразительного реализма. В 50-е годы Л. Толстой движется в этом направлении противоречивым и извилистым путем между окрашенными натурализмом методами фотографирования крестьянской речи (ср. в «Трех смертях», в «Метели», отчасти в «Утре помещика») и глубоко реалистическими приемами ее литературного воссоздания (ср. крестьянский язык в рассказе «Тихон и Маланья» и крестьянский сказ «Идиллии»).
Крестьянская речь, однако, в толстовском стиле того времени не подымается до уровня литературной речи, и стиль писателя, со своей стороны, еще не «опрощается» путем приспособления к лексико-синтаксическим формам крестьянского языка, как в детских и народных рассказах Толстого 80-х годов.
Роман Толстого «Война и мир» в этот семантический круг толстовского языка характерологически и идеологически (через образ Платона Каратаева и отношение к нему образа Пьера) вносит новое слово. Состав крестьянской речи здесь осложняется. Фольклорная народно-поэтическая струя в ней расширяется. Но функции крестьянского языка в общей языковой системе Л. Толстого еще не изменяются существенно. Правда, можно говорить о «поклонении Каратаеву в стиле, слишком похожем на славянофильский стиль подобного поклонения в 40-х и 60-х годах» 4 . Но авторский литературно-дворянский язык с его галлицизмами еще противостоит системе крестьянской речи: он еще не вступил в процесс народнической демократизации, в процесс «опрощения». Характерно, что в 70-х годах у Толстого окончательно созрело убеждение в том, что его русский язык «далеко не хорош и не полон». Поиски «более красивого и русского языка» 5 привели к «народному» языку. В это время Толстой, по сообщению С. А. Толстой, «поставил целью своей... изучать язык в народе. Он беседовал с богомольцами, странниками, проезжими и все записывал в книжечку народные слова, пословицы, мысли и выражения» 6 . Крепнет толстовский тезис: «Совершенно простым и понятным языком ничего дурного нельзя будет написать» 7 .
Итак, язык романа «Война и мир», осуществляющий не только синтез, но и дальнейшее развитие стилистических тенденций толстовского творчества 50-х — начала 60-х годов, образует сложную систему взаимодействия и смешения литературного повествовательного стиля со сферами военного и официально-делового языков (в их диалектическом разнообразии) и со сферой научно-философской и журнально-публицистической речи. В этот сложный авторский сплав не только внедряется с разных сторон язык исторических документов, памятников воспроизводимой эпохи, но и примешивается пестрая и разнородная масса речевых характеристик персонажей.
Примечания
1 Ср. также в «личных автобиографических заметках» Л. Толстого изображение «горести бабки Пелагеи Николаевны по поводу смерти сына, — Бирюков П., Л. Н. Толстой. Биография, т. I, стр. 28—29.
2 Ср. также некоторые сопоставления. Полнер Т. И., «Война и мир» Л. Н. Толстого, — сб. «Война и мир», под ред. В. П. Обнинского и Т. И. Полнера, 1912; Эйхенбаум Б. М., Лев Толстой, кн. I, стр. 239, его же , Молодой Толстой, 1922, стр. 135, примеч.; Шкловский В., Материал и стиль в романе Л. Толстого «Война и мир», стр. 101—102, и др.
3 Ср. замечания Б. М. Эйхенбаума о связи «Двух гусаров» с «Декабристами» и «Войной и миром» («Лев Толстой», кн. II, стр. 190—191).
4 Леонтьев К., О романах гр. Л. Н. Толстого, стр. 149.
5 Ср. статью Толстого «О народном образовании».
6 «Дневники С. А. Толстой. 1860—1891», ч. I, стр. 42—43.
7 «Письма Л. Н. Толстого», Москва, 1911, стр. 105—107. Письмо к А. И. Пейкер, 1873.